Борис Мирза - Девушка из разноцветных яблок

Я ехал в кузове, когда увидел ее. Колесо ее «Мерседеса» было пробито. Она остановилась прямо на моем пути. На обочине.

Я бы все равно помог. В конце концов, я помогаю даже измятым кошачьим костюмам перекочевать в утиль. Почему бы не помочь человеку, неспособному поменять колесо на своей машине?

Но – вот совпадение – это оказалась она. Обычно женщины в жизни очень отличаются от своих фотографий. Во всяком случае, все мои подружки отличались. Даже размер груди. Я не знаю, почему так. Наверное, это эффект фотооптики.

А она была такая же, как на фото, только глаза не такие ярко-зеленые.

– Здравствуйте. Помочь вам поменять колесо?

– Конечно!

Она, кажется, хочет рассердиться на меня, но не знает за что.

Глаза не такие зеленые, как на портрете на моей стене. И лицо не спокойное, а нервное. Губа верхняя чуть подергивается.

Видно, она сама пыталась поднять машину и открутить колесо. Шея вся в капельках пота, и одна большая капля скатилась под блузку, между грудей.

– Что это вы на меня так смотрите?

– Вы очень красивая. Только глаза у вас не такие зеленые, как на фото.

Она выглядит растерянной.

– Я им говорила «не надо». А они… – Она замолкает.

И я так и не узнаю, что и кому она говорила. И что говорили ей они. Одно понимаю точно – это она не с глазами разговаривала.

– Наверное, это эффект оптики, – говорю я, чтобы подбодрить ее.

– Что?

– Эффект от фотооптики. Глаза. Но в жизни вы еще красивее, чем на фото…

Она улыбается. И сама рассматривает меня с удивлением, как будто я кошка, пережившая столкновение с «КамАЗом».

– Вы знаете, кто я?

– Конечно.

Я называю ее имя.

– Вы любите оперу?

Я задумываюсь. Да, наверное, я люблю оперу. Но точнее и правдивее будет сказать, что я люблю ее арии и фотопортрет с зелеными глазами.

– Да, я люблю оперу.

– Это очень странно, никогда бы не подумала… – Тут она осекается и замолкает. – Поможете поменять колесо?

– Вы хотели сказать, что дорожный рабочий не может любить арии. Это не совсем так. Когда я слушаю ваше письмо Татьяны, мне кажется, что ангелы вышивают звездами по ночному небу.

– Что?

– Я помогу сменить колесо.

У нее отличный домкрат, хороший баллонный ключ и совсем новая машина. Болты еще не прикипели. Я отлично умею менять колеса. Она стоит надо мной.

– Что вы сказали про ангелов?

Я отвернул уже второй болт.

– Всегда, когда я слушаю, как вы поете эту арию, мне представляются ангелы с иглами для вышивания, которые пришивают звезды к ночному небу.

Я делаю усилие, и вот на земле еще один болт.

– Вы очень странный. Вы знаете об этом?

– Да. Бабушка мне часто об этом говорит. Именно такими словами. Говорит: ты очень странный.

– Ну, я не бабушка, – усмехается она.

– Это точно. Просто говорите точно так же. Еще бабушка говорит, что я инфантильный, потому что люблю вас, а не простую хорошую девушку…

Я кручу домкрат. Это нужно делать внимательно и аккуратно.

– Вы любите меня, вы сказали?

– Ваши арии. Особенно письмо Татьяны.

Достаю запаску из багажника. А в салоне у нее портрет кошки прикреплен к торпеде. Рыжая, ушастая.

– Какая ушастая!

– Это абиссинская кошка. Одна из самых древних пород.

– Красавица.

– Вы любите кошек?

Я не знаю, как ответить.

– Да. Они бывают такие живые.

– Да! И очень веселые.

– Все кошки живые и веселые, – говорю я, – потому что, когда они не живые и не веселые, это уже не кошка, а только ее измятый костюм.

– Вы очень странный.

– Да, так говорит моя бабушка.

Я поменял колесо, и теперь она роется в кошельке. Ветер растрепал ее волосы. Это тоже очень красиво. Почти как ария Татьяны.

– Вот, – говорит она и протягивает мне тысячу.

– Не надо.

– Почему?

Я не знаю, как ей объяснить это.

– Потому что на эти деньги все равно не купить отдельной квартиры, а брать ипотеку я не хочу. Скажите, ведь то, что мы встретились, это совпадение?

– Да. В определенном роде – да.

– Ну хорошо. Я очень счастлив. У меня всегда с собой ваши арии. До свиданья.

– Подождите! – Она бежит к машине и открывает пассажирскую дверь, наклоняется и роется в бардачке. Я отворачиваюсь, потому что мне стыдно смотреть. На простую хорошую девушку мне смотреть было бы не стыдно. – Вот!

Она протягивает мне CD-диск. Это ее арии, а на обложке тот самый портрет с зелеными глазами.

– Тот самый портрет, – говорю я.

– Тот самый. И здесь есть письмо Татьяны.

– Я очень счастлив, спасибо. Хотя я не смогу слушать этот диск.

– Почему?

– Потому что у меня отличный цифровой плеер, но он не проигрывает CD.

Мы молчим.

– Но пусть все равно он останется у меня. На память.

– Пусть. – Она улыбается. – Хочешь, я распишусь тебе на диске?

– Конечно! Иначе бабушка не поверит в такое совпадение!

– У тебя есть ручка?

– Нет. А у вас?

– У меня тоже нет.

– Ладно. Тогда пусть совпадение останется тайной.

Я задумываюсь и вспоминаю.

– Ведь самое важное должно оставаться тайной.

– Ты очень странный.

Я, конечно, соглашаюсь. Тут они с бабушкой правы.

Мы прощаемся. Она уезжает. А я возвращаюсь в грузовичок. Бужу напарника. Слушаю его скабрезные шутки, и мы опять едем по нашему платному шоссе. Кошки не перебегают нам дорогу. Ни абиссинские, ни простые.

Я щурюсь на солнце.

Вспоминаю о том важном совпадении, которое только что произошло. Благодарю Бога и улыбаюсь Ему.

И чувствую, что Он улыбается мне в ответ.

Когда-то давно на самой окраине Москвы – там, где кончались асфальтированные дороги, рядом с еловым лесом, с одной стороны, и большим яблоневым садом – с другой, располагался совхозный рынок. Это был ряд металлических серых столов с подведенной к ним водой и большими стоками-желобами. Наверное, для того чтобы мыть фрукты и овощи.

В октябре рынок уже не работал, из людного торжища он превращался в заброшенное, пустынное место. Вода уже не текла из кранов. Остатки битых яблок в ящиках догнивали окончательно. Пустота и тишина.

Вот туда мы и бегали с одной странной девочкой из соседней школы.

Я познакомился с ней на улице, потому что имел романтическую привычку гулять в одиночестве и мечтать. Мне нравились новые высокие башни на окраинах. Вечерами в квартирах зажигался свет, и я мог представлять тех, кто живет там. И как они живут. И…

– А там кто-то живет?

Я обернулся и увидел ее. Она была чуть постарше. Мне было тринадцать. А ей четырнадцать. Но одета она была еще совсем по-детски. Бледно-красное платье в маленькую белую клеточку, коричневая мальчишеская куртка и сапожки с двумя ремешками и застежками сверху из ближайшего магазина, какие носили многие девчонки в ту осень…