Евгений Кирьянов - Становление бытия

И мы оказываемся в ситуации, когда эти три основополагаюших понятия суть понятия об одном и том же, и надлежит сделать попытку увидеть их отождествляемость без привлечения в рассмотрение проблемы сниженного смыслового наполнения этих понятий. Разумеется, мы не можем априори утверждать что-либо о том, что свойственно субъекту, если он не есть именно «Я». Что же касается «Я», то у нас нет иного способа свидетельствовать о нём в понимании, кроме полагания его в участие в этом сознания. Но о сознании мы можем сказать только то, что это есть нечто такое, что выявляется в актуальности «Я».

Если субъект не есть «Я», то он есть что-то вроде вещи в себе. А гипостазирование «Я» есть объективация принципиальной субъективности.

Но зачем нам судить о «Я»? Нам достаточно его осознавать. И желательно в рефлексии без модальностей. Но куда нам деваться, когда мы говорим и помышляем о «Я»?

А единственное, что можно утверждать о сознании, это то, что его идентичность лежит за пределами утверждения его в неизбежном бытии или в возможности небытия. Сами же эти категории приобретают смысл в актуальности сознания. Ведь невозможно инициировать осуществление положения отчуждённости сознания даже в форме эксклюзивного фантастического прецедента. Даже и такое полагание сознания в его негации не может обойтись без утверждения в лоне сознания. Уже эти смысловые факторы подсказывают нам, что неотъемлемым моментом содержательности понятия «сознания» является понятие «быть». Таким образом, доминирующей тинктурой в образовании понятия «сознания» является его бытие. Это есть выражение идентичности понятия «сознание». Но каков генезис сознания? Этим вопросом мы хотим только обозначить модус субъективно осуществляемой вписываемости в понимание сознания, которое в этом условном генезисе не претерпевало обусловленного формирования. Но нам неизбежно приходится делать постоянную скидку на компромиссность вписывания нашей мысли в рассуждения об этом предмете, даже если мы и не осознаём это в рефлексии в каждый момент нашего умопостигания. Разумеется, сознанию неоткуда взяться. Оно может быть оправдано в своём существовании только фактом образования на своей собственной основе. Оно порождено самим собою, поскольку всё существующее проходит через цензуру на полагание в сознании. Оно отражено в себе как вторая ипостась самого себя, оставаясь при этом всё тем же. Но, поскольку в таком полагании сознания в себе отсутствует модус направленности и различительности в идентификации отражённого и отражаемого, внутреннего и внешнего, то в единстве отражаемого и отражения синтезирована целостность всего ряда фиктивной бесконечности. Причём ничто из этого многообразия отражений не разрешается в синтезе. Этого многообразия просто нет априори в синтезе. И априори нет никак для этого предпосылок. Парадигма для описанной ситуации есть описанная мною в «В поисках пристанища без опоры» схема троичности и Уробороса. И рассмотренная там проблема дихотомичности представления о бытии сущего в его пустотности в ннтерпретации существования как отражённости в Ином в оппозиции к утверждению самодостаточности бытия сущего есть следование этой парадигме. При этом в акте синтезирующего неразличения в синтезе актуальность этой дихотомии снимается. И так понимаемое сознание доставляет нам понятие о принципе бытия. Оно не подчинено действию ограничительности логосного конструирования фактуры осознания в предмыслии, но принимает и поглощает действие любой логосности. Прежде чем мы вернёмся к развитию этой темы, надлежит рассмотреть применение такого понимания о бытии и сознании ко всякому частному феномену, чтобы обеспечить понимание его бытийности в соответствии с вышеописанным представлением о том, что есть бытие. При этом мы будем ориентироваться на предположение, что в таковом постижении бытия сущего не может присутствовать никакая двойственность. И, в частности, в соответствии с тем, что бытийность сущего имеет место именно в «настоящий момент».

Я пытаюсь слить сознание и самосознание в единство, инициируя в сознании потенциал принципа рефлексии в самом универсальном его содержании. А мышление имеет отношение к познанию сущих, о чём я надеюсь выговориться дальше в контексте так понимаемого сознания. В моём представлении рефлексия есть неисключаемый модус оправданности всякого примордиально обусловленного понятия. Всё получает своё существование от чего-то. Например, в синтезе от себя как от иного, но как от себя. А что касается сознания, то в моей интерпретации оно имеет содержание «предмыслия». Мы ведь никуда не можем подеваться от того, чтобы по факту нашей субъектности не осознать присущее нам сознание. И этот факт тоже требует и получает осознание. Следовательно, исключив из сознания рефлексию, мы получаем фиктивное понятие.

У Гуссерля всякое сознание есть сознание чего-то. И это все, что можно сказать о сознании как таковом. Сознание слито с объектом и не осознает себя в этом слиянии. И между сознанием, понимаемым так, и самосознанием принципиальное различие. Самосознание и есть рефлексия на себя. И только самосознание имеет смысл соотносить с субъектностью.

Но что такое — сознание чего-то как нечто имеющее собственное отдельное содержание? Мы не можем полагать себя вне присутствия сознания. Это что-то вроде (осознания?) феноменологической презентации Ничто. В отличие от любого предмета этот феномен имеет место всегда. И он тоже не может быть не осознан. И это есть парадигма интенциональности. А рефлексия может ведь и не полагаться в мышлении. Не можем ли мы рефлектировать, не отслеживая этот процесс в мышлении?

У Гуссерля получается так, что есть множество разных сознаний, в которых опознаётся присутствие универсальности единого смысла. Что есть то, что инициирует этот смысл? Его не может быть, поскольку тогда бы это было «сущностью сознания». Можно полагать, что разрешить этот вопрос может предположение, что предметы есть подмена Ничто, а недвойственность бытия снимается абсолютной актуальностью «настоящего момента» интенциональности.

Но неизбежно остаётся вопрос о том, откуда берётся сознание, если не в осознании самим собою? Это ведь похоже на диалектику Троицы. Единое, от века оставаясь Единым, порождает от века же в недрах себя иного себя. В отсутствие дефиниций в условиях примордиальности эта Троица есть само Единое.

В парадигме же троичности сознание есть «оболочка» Единого. Образ Единого. Единое как присутствие.

В версии о тождественности сознания и самосознания за актуальность следует принять сам факт неисключаемости в образовании понятия о сознании встроенности осознания осознающим субъектом.