Евгений Ф - Фактор бытия [СИ]

Желание убивать исчезло так же неожиданно, как и появилось. Тётушка убрала изувеченные тела из коридора в дальнюю комнату и смыла с пола кровь. Потом долго стояла над тазом с красной водой и смотрела на свои окровавленные руки.

Ей было жаль ребят. Но что поделаешь? Жизнь нынче сложная, и мало кому удаётся умереть своей смертью. А они считай и не мучились.

Тётушка вымыла руки. Тёрла их долго и усердно. Просто, чтобы хоть что-то делать и не думать об уже убитых и о тех кого предстоит убить. Но избавиться от лезущих в голову неприятных мыслей никак не удавалось.

За прошедшие после Шабаша годы она не единожды видела, как люди становятся псевдо, и всегда удивлялась, почему даже самые сильные представители рода человеческого неспособны свести счёты с жизнью при первых симптомах бесноватости. Но сейчас тётушка знала ответ на этот вопрос.

Помимо злости и силы бесноватость "одаривала" ещё и невероятным желанием жить. Пусть все умрут. Дети, внуки, друзья, близкие, случайные люди — они не важны. Жить в жестокости, в одиночестве или лишившись рассудка — не играет роли. Главное — остаться на этой бренной земле.

Прозвенел колокольчик. Кто-то просился в гости.

Здание приюта было похоже на другие дома в этом районе города: пять этажей, уродливые с осыпавшейся плиткой стены и ряды невысоких, наглухо заколоченных окон. Только массивная железная дверь на входе и выведенная на стене ярко-красной краской крупная надпись делали его отличным.

Рассмотреть ночью, что же там на стене написано было невозможно, но при свете дня слова кидались в глаза каждого, кто проходил мимо. Надпись гласила: "Приют тётушки Лизы".

Но ни Крепа, ни Вестника она не интересовала. Ходоки хорошо знали того, кто здесь живёт и поэтому, дёрнув за уходящую по стене на третий этаж верёвку, спокойно ожидали ответа.

Креп упёр в землю древко короткого копья и сложил на нём руки, а Вестник непринуждённо облокотился о стену. Дверь в приют открывалась только изнутри, и немолодой хозяйке нужно время, чтобы, расслышав звон колокольчика, выглянуть в смотровое окошко и потом спуститься ко входу.

Вскоре дверь отворилась, и тучная женщина с крупными заспанными глазами впустила ходоков внутрь.

— Рада вас видеть, ребята, — поприветствовала она гостей и обняла поочерёдно обоих. — Давно не заходили. Забыли старушку.

— Какая же ты старушка, тётя Лиза, – с лёгким укором в голосе сказал Вестник.

Креп слегка опустил голову и поцеловал женщину прямо в макушку.

— Ты дама в расцвете сил.

– Ой, Крепыш, ты и скажешь.

Тётушка смущённо отмахнулась и, взяв под руки ходоков, двинулась вместе с ними вверх по лестнице.

– Тишина нынче у меня, – заговорила она. – Ещё какой год назад от вашей братии отбоя не было. Бывало дневать человек по двадцать соберётся. Веселья вдоволь. Хотя иногда и зубы выбитые собирать приходилось, и от гончих отбиваться, но всё же на жизнь те времена больше походили. Не то что сейчас — тишь да печаль.

Жилище тётушки выглядело аскетичным, но в то же время не казалось лишённым уюта. Пол комнаты был застлан ковром. Лишь возле прямоугольного стола с двумя скамейками по соседству светился островок голого бетона, на котором была установлена чугунная печка. У одной стены, скрывая рваные обои, громоздились трельяж и платяной шкаф с резными дверцами. Напротив них стоял диван со слегка обшарпанной обивкой. Стену над ним закрывали разномастные картины. Хозяйка приюта любила живопись, хотя по своему личному признанию сама с трудом прямые линии от руки рисовала.

Пока ходоки усаживались на скамейку, тётушка хлопотала возле печки.

Вестник смущённо взглянул на открытые ставни.

— Тётя Лиза, тебе помочь? — сказал он.

— Сиди, помощничек. Вы у меня в гостях, так что не суетитесь. Разрешите старушке за вами поухаживать.

В печи ненавязчиво затрещали дрова. Тётушка поставила греться чайник с водой и подошла к столу.

— Лучше рассказывайте, откуда идёте? А то скучно мне. Приют давно пустует. Редко кто заходит.

— Сергей Николаевич хочет Тихие воды разделить, — неожиданно изрёк Креп.

Тётя Лиза удивлённо присвистнула.

— Я всегда говорила, что вашей общине с главой повезло. Валевский мужик толковый. Но эта идея мягко говоря странная. Случилось чего?

— Гончие постоянно шастают вокруг изгороди, — ответил Вестник и вновь взглянул на окно.

В сердце начал закрадываться страх. Ставни пора закрывать, но тётушка в сторону окна даже не смотрит.

— Людей у нас слишком много, — продолжил он. — Только за последний месяц три малыша появились. Вот твари и суетятся. В Театральной и в Южной народу поменьше, так что в этом плане, можно сказать, им повезло.

— Псевдо всегда привлекали большие группы, – согласилась тётушка.

Чайник закипел, известив об этом негромким шипением, и она посеменила заваривать настойку.

— Мы неподалёку место для новой общины разведывали, — закончил свой короткий рассказ Вестник.

На стол опустились две железные кружки и тарелка с печеньем.

— Ну, и как?

— Нашли двухэтажку с большим внутренним двором, — сказал Креп, махнул рукой за окно и первым принялся за тётушкины лакомства.

— Неплохое местечко, — набив полный рот, добавил он.

— Это в Первомайском переулке, возле сожжённого музея?

Креп кивнул.

— Знаю. Там больница раньше была.

Тётушка перевела взгляд на Вестника.

— А ты чего не кушаешь и настой не пьёшь?

— Устал. Ничего не хочется.

И всё же, чтобы не обидеть тётю Лизу, Вестник откусил кусочек печенья и неспешно прожевал.

Мягкое, рассыпчатое, в меру сладкое.

— Вкусно, — признался он, но радости от приятной еды не испытал, а всё потому что тётя Лиза ни разу не взглянула за окно.

Последняя звезда растворилась в первых лучах рассвета, но тётушка с неправильным спокойствием буравила взглядом гостей.

— Ещё подлить настойки?

Креп схватил с тарелки последнее печенье и засунул его в рот целиком.

— Уплетай, Крепыш, уплетай. У меня есть ещё, — заверила тётушка. — Я сейчас положу.

Ходок отмахнулся.

— Спасибо, но не стоит. Себе оставь, а то объедаем тебя по полной.

Его голос слегка дрогнул. Практически незаметно, но Вестник хорошо знал друга и поэтому сразу понял, что и его посетили неприятные подозрения.

— Себе...

Тётушка замерла. Её пальцы сжались в кулаки, голова опустилась на грудь, а редкие распущенные волосы седыми копнами скрыли лицо. Руки заплясали мелкой дрожью.

— Ко мне два дня назад наведывались, Шуша и Кит, — неожиданно заговорила она, словно и не находилась мгновение назад в ступоре. — Говорили, Карим опять бузу в Южной поднимает.