Дюла Чак - Глемба

— А нам-то почем знать? — подхватил сторож. — Может, вы и рыбой промышляете?

— Ну а если бы вам, к примеру, потребовалось рыбы наловить — как бы вы стали это делать?

Я заговорщически подмигнул старику. Во мне крепла уверенность, что он не умеет ни читать, ни писать и сам, конечно, не догадывается, какого рода документ носит в кармане: кто-то сыграл с ним злую шутку, подсунув в качестве удостоверения багажную квитанцию. Зато он наверняка знал, что я обнаружил корзину с рыбой, и мое умолчание на этот счет должен был истолковать в свою пользу.

Так оно и произошло. Старикашка как-то чудно ухмыльнулся и сказал:

— Что ж… и рыбу можно.

— А чем?

— Известное дело: рубахой.

— Покажите!

Он вмиг стащил с себя рубаху, завязал узлом оба рукава, стянул ворот бечевкой и, опустив рубаху под воду, потащил, как обычно тянут сеть.

— Ну, так-то не много наловишь, — с облегчением махнул рукой мой родич и опять принялся набивать свою трубку.

— Вы тем и кормитесь? — допытывался я у бородатого.

— Еще птичек ловлю…

— А их как?

Теперь он уже окончательно успокоился. Развязал узлы на рубахе и расстелил ее на берегу; затем присел на корточки, так что голова его оказалась между колен, и засвистел:

— Фить-фить, фить-фить-фирить…

В ответ на эту своеобразную птичью азбуку Морзе из зарослей камыша откликнулась какая-то птаха.

— Понятно… И все же — чем вы их ловите?

— Руками.

Он молниеносно подсек рукой в воздухе, показывая, как ловит птиц.

— У кого же вы этому научились? — спросил я, все еще не веря.

— У отца.

— А родом откуда будете?

— Из Надьшаррета.

Он бросил взгляд на сторожа, попыхивающего трубкой, и заискивающе попросил:

— Не дадите табачку на закрутку?

Мой родич протянул ему кисет.

Старичок скрутил цигарку, с наслаждением затянулся. По лицу его, загорелому до черноты, разлилось умиротворение, даже блаженство.

Я почувствовал, как к горлу у меня подступает комок, и, боясь раскиснуть, поспешно присел на корточки, спрятав голову между колен, и, подражая старику, засвистел:

— Фить-фить, фить-фить-фирить…

Перевод Т. Воронкиной.

Ключник доложил, что дядюшка Бени, глухонемой погонщик буйволов, нашел в парке человеческую руку.

— Чего-чего? — уставился на него управляющий.

— Руку, — сказал ключник, все еще стоя навытяжку. — Человеческую руку.

— Говори яснее!

Ключник медленно перевел взгляд на щуплого управляющего. До этого момента он не сводил глаз с рябого майора, который сидел, примостившись в оконной нише. Собственно говоря, докладывал-то ключник ему: один вид офицерского мундира заставил его забыть о больной ноге и вытянуться в струнку. Но майор не слушал его. Он лишь на мгновенье оторвал взгляд от книги по рыболовству на французском языке и снова углубился в чтение.

— Прошу прощения, но я и так ясно сказал.

В голосе ключника звучала обида. Он уже не стоял навытяжку, давая понять, что разница в положении между ним и управляющим не так уж велика. Щуплый, чахоточный управляющий был здесь человеком случайным. Он приехал в имение всего четыре месяца назад, проходил тут практику, и это назначение получил тогда, когда прежнему управляющему прислали срочную мобилизационную повестку.

— Погонщик нашел в парке руку, — продолжал ключник. — Вот так, до запястья, — показал он. — Вся в кольцах. Золото и брильянты…

В большой гостиной, оклеенной зелеными обоями, кроме управляющего и майора находились еще двое мужчин. Они сидели у овального мраморного столика и лениво перекидывались в картишки. Последние слова ключника их явно заинтересовали. Один из них, провинциальный журналист, коренастый, краснощекий и толстогубый, тут же вскочил и направился к ключнику; стекла его очков в роговой оправе холодно поблескивали.

— Как это понимать — нашел руку? — Он поднял свою пухлую руку с розовыми ногтями, медленно повернул ее ладонью кверху. — Руку — и больше ничего?

— Больше ничего… Старик говорит, она валялась под деревом, у самого ствола, он подумал, что перчатка. Сначала не хотел ее поднимать, но потом, когда отгреб ногой листья, заблестели кольца.

— Гм… любопытно, — пробормотал журналист, уставившись на свои черные лаковые штиблеты с белым рантом. — А рядом ничего не было? — Он не сразу решился продолжить свою мысль, но потом все же спросил: — Ну а того, кому принадлежала рука, то есть… трупа рядом не было?

— Так точно, ничего не было.

— Почему вы думаете, дорогой господин редактор, — заговорил рябой майор (голос у него был хриплый), — что при этой руке непременно должен быть труп? Вот и видно, что пороха вы не нюхали. — Он положил книгу на широкий подоконник, спрыгнул с него, протиснулся между сдвинутыми креслами и легким, пружинистым шагом подошел к остальным. — Знаете, дорогой господин редактор, на сколько частей можно расчленить человека?

Журналист вздрогнул и резко повернулся к майору.

— Прошу прощения, господин майор, уж не хотите ли вы сказать, что кто-то нечаянно обронил руку и пошел гулять себе дальше как ни в чем не бывало?

— Я не сказал, что нечаянно, и не сказал, как ни в чем не бывало. Я сказал только то, что сказал.

Но журналист все больше горячился.

— Невозможно представить, чтобы рука — подчеркиваю, одна рука, и только, — взяла да и залетела в парк.

— А могла залететь. — В голосе рябого майора, который внимательно разглядывал ключника, стоявшего навытяжку, послышались металлические нотки. — Могла залететь с самолета или из танка.

— Вы говорите абсурдные вещи, господин майор! Если в самолете или в танке произошел такой взрыв, что была оторвана человеческая рука, то и остальное должно было развалиться: самолет должен был упасть, а танк разлететься на части.

— Это не обязательно, — возразил майор.

— Как так не обязательно? Вот вы, — журналист напустился теперь на ключника, — вы что-нибудь слышали про упавший поблизости самолет? Или про подбитый танк? Была тут в последнее время пальба, бомбежка?

Ключнику было не по себе от цепкого взгляда майора, и он с готовностью ответил:

— Там подальше, возле усадьбы Сиксаи, русские обстреляли акведук. Там и бомба упала. Думаю, ее американцы сбросили.

— Как далеко отсюда? — продолжал атаковать его журналист.

— Да… километра три будет…

— Ну вот, видите! — Коренастый мужчина торжествующе повернулся к майору. — Нет такой воздушной волны, которая могла бы на три километра отбросить… вещь… Да вдобавок всего один предмет, как будто специально выбранный для этой цели. Таких умных, разборчивых взрывных волн не бывает!

Майор окинул его презрительным взглядом и молча направился к сдвинутым креслам. Пробрался между ними к окну, взял в руки книгу по рыболовству и только после этого сказал: