Дюла Чак - Глемба

— Ты что, спать здесь собрался? — раздраженно спросил он мальчика. Отца злило, что двигатель барахлит.

— Да вы только посмотрите на него, — воскликнула тетушка Шари, повернувшись к Лаци, она даже слегка присела, как будто собиралась посадить малыша на колени, хотя Лаци был на полголовы выше нее. — Неужели это мой маленький крестник?

Она прижала мальчика к своему могучему телу, а он, смущаясь, пытался высвободиться из ее объятий. Ребенок покраснел еще больше, увидев, как отец сгреб в охапку тетушку Шари и хлопнул ее пониже спины.

— Куда шлепнул, туда и поцелуй, — взвизгнула тетушка.

«Сжечь ее на костре», — приказал своим слугам Лаци. Это у него была такая игра, последнее время он всех своих врагов отправлял на костер.

— А где же конюшня? — изумленно спросил он.

— Где конюшня, малыш? — повторила его вопрос тетушка Шари и вновь прижала к себе мальчика, звонко чмокнув в макушку. — Мы ее сломали. — И, обращаясь ко взрослым, добавила: — Она столько лет пустовала, вот мы ее и сломали. И посмотрите, что построили вместо нее.

Она подвела всех к небольшому, еще не оштукатуренному строению и распахнула дверь.

— И мы теперь в деревне решили господами стать, — произнесла она не без наигранного самоуничижения. — Теперь и крестьянину подавай ванную комнату!

Она показала на бак, укрепленный на крыше сарая, на шланг. Все это ее супруг своими руками сделал. Отец Лаци что-то бормотал о технических сложностях, которые он потом с Гезой обсудит и даже поможет ему, а тетушка Шари снова повернулась к Лаци.

— И ты сможешь купаться, если тепло будет, — радостно объявила она мальчику и опять прижала его к груди, но на этот раз он не сопротивлялся, ему не хотелось, чтобы все увидели, что ему стало грустно. Однако мать заметила, как у него подрагивают губы, и позвала всех в дом. Пропустив вперед мужа и сестру, она осторожно взяла мальчика под руку.

— Тебе жалко конюшню? — тихо спросила она.

Мальчик зло взглянул на нее:

— Нет.

И тут же, пожалев мать, повторил уже мягче:

— Нет, нисколько!

«Вы должны разузнать, кому понадобилось снести конюшню! — строго приказал он главному камергеру. — И не верьте россказням, будто это случилось, потому что конюшня пустовала, она пустовала и шесть лет назад, однако ее никто не трогал. Это были мои любимые апартаменты, — объяснял он главному камергеру, который стоял перед ним, почтительно склонив голову. — Я всегда укрывался там, когда мне хотелось побыть одному». Главный камергер понимающе кивнул. И Лаци сразу успокоился — он может целиком положиться на этого преданнейшего ему человека.

Но едва они вошли в дом, поднялась страшная суматоха. На гостей сбежались посмотреть и многочисленная родня, поджидавшая их, и соседи, услышавшие автомобильные гудки, и все они удивленно восклицали, поражаясь тому, как хорошо гости выглядят, особенно Лацика, ведь он прямо жених, вот только где он оставил невесту, интересовались его отметками и спрашивали, помнит ли он тетю Ирму, которая однажды отшлепала его за то, что он нарвал персиков в ее саду, и помнит ли покойного дядю Габора и еще ту худущую длинноногую девчонку, которая никогда не чистила зубы и в которую он якобы влюбился шесть лет назад.

«Наберитесь терпения, ваше величество, — шепнул ему на ухо главный камергер, теребя связку ключей. — Вы должны придерживаться дипломатического этикета. Улыбнитесь, пожалуйста!»

Тетя Шари говорила громче всех, давая понять, что она тут хозяйка, а остальные на этом празднестве — случайные гости.

— Вы не устали? Правда, обед еще не готов, мы вас ждали чуть позже, но пока можете немножко перекусить. Лацика, хочешь простоквашку? Помнишь, как ты любил ее? Боже, да не приставайте вы к ним, будет еще время, наговоритесь! Ведь вы останетесь у нас на две недели?

— Только на четыре дня, — ответил отец Лацики. И все присутствующие чуть ли не в один голос закричали: «Как же так, ай-яй-яй! Только четыре дня?!»

— Мы еще собираемся в Чехословакию, — пояснила мать Лаци, которая, надо заметить, была здесь самой красивой, — а к двадцатому Енё надо вернуться в Пешт, потому что будут утверждать его проект — на премию мы хотели бы купить новую мебель.

— Вы собираетесь поменять свою чудесную мебель? — изумилась тетушка Ирма, широкобедрая соседка, которая четыре года назад приезжала в Будапешт и навестила их. — Ведь у вас просто замечательная мебель!

— О, ту мы уже сменили. — Мать Лаци небрежно махнула рукой. — Мне вообще не нравится барокко.

И все понимающе закивали, хотя ни один из них не знал, что такое барокко, но все вдруг почувствовали, что барокко им не нравится. В Лаци зародилось подозрение, что мать тоже не знает, что такое барокко, поэтому он кивнул главному камергеру и указал на мать: «Надо выяснить, знает ли она? Скорее всего, не знает, но доказательств не имею». А про себя подумал: «Барокко — это что-то такое с завитушками. Надо заглянуть в энциклопедию».

— О, как хорошо, что вспомнила, — вдруг закричала тетя Ирма, — специалист все же, грех упустить такой случай!

С какой-то заискивающей настойчивостью, напоминавшей чем-то поведение тети Шари, она стала подробно объяснять, что их телевизор все время как-то странно хрипит: псс, трр… и надо бы его исправить. Лаци удивленно смотрел, как отец, который дома не мог телевизор на резкость настроить, теперь с важным видом кивает головой. Ему сразу стало не по себе.

— А где бабушка? — спросил он, опустив глаза в пол.

— Нет, вы только подумайте, — всплеснула руками тетушка Шари и снова кинулась к Лаци. — Бабушка ждет, и очень давно. Ну что за ребенок, — обратилась она ко всем, — он интересуется только стариной. Где конюшня, где бабушка? Ты еще помнишь бабушку?

— Да, — нетерпеливо бросил Лаци.

— Значит, я могу рассчитывать на вашу помощь, сосед, вы к нам заглянете? — спросила тетя Ирма. Компания распадалась, к старушке никому идти не хотелось.

«Надо залить воды в радиатор», — подумал отец Лаци и попросил тетушку Шари:

— Принеси, пожалуйста, воронку и ведро воды.

Бабушка жила на заднем дворе, в ветхом дровяном сарае.

— Мы ее сюда переселили, — объяснила тетушка Шари, словно оправдываясь, — здесь ей, бедняжке, гораздо удобнее.

Старуха сидела на маленьком стуле и смотрела прямо перед собой неподвижным взглядом. Ее вытянутая правая рука опиралась на палку. Казалось, старуха не заметила вошедших. «Из-за нее у Шари неспокойно на сердце, — мать Лаци взглянула на бабушку, свою старую тетку, и внутренне содрогнулась. — Хорошо, что нам не надо ухаживать за ней, — подумала она. — Ведь Шари получила от нее полдома…»

Тетя Шари подошла к старухе и потрясла ее за плечо.

— Здесь Лацика, бабушка Юлча, — во все горло закричала она. Старуха перевела на нее взгляд, кивнула, но, видно, ничего не поняла.