Эдуард Веркин - Мертвец [litres]

– Стой, жаба! – засипел Вырвиглаз громче.

Упырь замер.

– Как его зовут?!

– Денис.

– Ден! – начал громко шипеть Вырвиглаз. – Ден, назад! Назад давай!

Упырь услышал. Он приподнял голову и тут же залёг, и, чуть выждав, принялся пятиться назад. Не оборачиваясь.

– Давай! Давай! – шептал Вырвиглаз.

Взрослые баторцы скатились на пляж и располагались теперь на песочке. Я им даже слегка позавидовал – будут теперь до вечера лежать, расслабляться, счастливые. И ни работы им, ни Вырвиглаза – нельзя, тубер не терпит физических и нервных перегрузок.

Подполз Упырь.

– Там эти… – объяснил он. – Пришли…

– Припёрлись, жабы. – Вырвиглаз плюнул в сторону карьера. – Обломилось. Ну ладно, в другой раз.

Он перевернулся на спину, стал грызть губы. Казалось, он был немного разочарован.

– Что дальше будем делать? – спросил Упырь.

– Ходить отсюда, – сказал я хмуро, – что ещё тут делать…

Я уже представлял. Вот вернёмся домой, я снова лягу на койку, а Упырь будет торчать рядом. Торчать, глядеть белёсым глазом, дрожать худым кадыком, рассказывать про «ЦРУ против СССР», время будет тянуться, бесконечность – это восьмёрка на боку, так сказал один мальчик.

– Да, надо уходить, – согласился Вырвиглаз. – Жабы победили.

Вырвиглаз сел.

– Пойдём, – он свернул верёвку, – пока пойдём. А вернёмся в воскресенье или в субботу лучше. Или в пятницу. Я на ту досковитую запал слегонца… И тебе, Леденец, подберём кочерёжку. И тебе, Дениска. Ты каких девок любишь?

– В смысле? – не понял Упырь.

– Ну как «в смысле». Вот мне волосатые нравятся, тощие и белобрысые, Леденец… не знаю, какие ему нравятся, он тип мутный. Мутант, короче. А тебе? Как тебе баторки?

– Я не знаю…

– А мне баторки самое то. Это ничего, что у них туберкулёз, надо просто жареную собачатину есть, тогда тубер не прилипнет…

Упырь глупо улыбался.

– Шучу, шучу, собачатину можно не есть, – успокоил Вырвиглаз. – Да и вообще, пошли эти баторцы!

Вырвиглаз отпустил неприличный жест в сторону карьера и поковылял в лес. Мы за ним. В этот раз Вырвиглаз не хитрял, и мы быстро вышли на тропинку и направились к дому.

Я шагал последним и думал, что мне делать сегодня. От Упыря отвязаться не получилось, вряд ли он отвяжется добровольно, вторая половина дня будет испорчена. А я мог бы к Катьке сходить. Или поспать, не знаю, чего-нибудь сделать хорошее. Но вместо этого всего будет только Упырь. А вчера мать допытывалась, почему я не сходил к отцу, я ничего не ответил. Сегодня тоже наверняка поинтересуется. Вот так – я должен и с этим дружить, и в больницу ходить, и, что самое позорное, при всём при этом я ещё должен делать нормальное лицо, будто у меня всё в порядке, будто ничего не происходит…

– Так какие тебе нравятся? – продолжал допытываться Вырвиглаз. – Некоторым такие пухленькие нравятся, но в баторе пухленьких нету, одни такие чурчхеллы…

– Мне та девочка понравилась, – сказал Упырь, – ну, которая в музее работает.

Вырвиглаз счастливо хлопнул в ладоши.

– Какая-какая девочка? – переспросил он.

– Ну, из музея. Кажется, её Катя зовут.

– Катя! – провыл Вырвиглаз. – Катя!

Идиот. Этот Упырь идиот. Просто все идиотические рекорды побивает, никогда таких не видел. Точно, в прошлой жизни я был редким гадом. Распространял поддельные пилюли для похудения. Оттого мне и воздаяние.

– А знаешь ли ты, Денис, что эта самая Катя – это не просто Катя? – вкрадчиво прошептал Вырвиглаз. – Эта самая Катя – она ведь…

Я вот что подумал. Что, если сейчас Вырвиглаз перегнёт, то я ему добавлю. Рожа у него разбита, но зубы ещё некоторые целы. А зачем такой сволочи зубы? Пусть кашей питается.

Но мне всё-таки повезло – нам навстречу из-за поворота тропки выскочил синего цвета парень лет десяти. В шлёпанцах, в плавках, на голове заклеенная во многих местах камера. Он увидел нас и всё понял, у них понятливость повышенная, у баторцев. Но отступать было нельзя, нельзя, он не отступил.

– Идём ровно, чтоб не спугнуть! – прошипел Вырвиглаз. – Не дёргаемся!

И уже громко сказал:

– Белые, они в Оленьем бору растут. Я туда завтра пойду. А вы пойдёте?

– Пойдём, – ответил я. – А потом засушим.

Баторец шагал нам навстречу и осторожно оглядывался одними глазами. Мы поравнялись, и Вырвиглаз сдвинулся баторцу наперерез.

– Какая встреча! – рявкнул Вырвиглаз. – Какие люди в нашем стойле!

И драматическим жестом снял очки.

Баторец испугался. Он увидел Вырвиглаза без очков и, наверное, всё понял.

Что по-хорошему не уйти.

– Провиденье лишило врагов моих разума и послало их в руки мои! – Вырвиглаз облизнулся. – Ну, привет, жаба!

Баторец бросил камеру и попытался удрать. Но Вырвиглаз с неожиданной ловкостью его догнал, повалил, заломил руку за спину. Сильно так заломил, но баторец не закричал, крепкий был.

– Вяжите его! – Вырвиглаз повернулся к нам. – Дайте верёвку!

– Сам вяжи, – ответил я.

– Ладно, жабы, без вас справлюсь…

Вырвиглаз попытался снять с плеча верёвку, но не получилось, и он выдернул из штанов ремень, уткнул баторца рожей в мох, связал ему руки. Баторец молчал. Немой, что ли, попался?

– Сейчас мы тебя, жабу, судить будем, – довольно промурлыкал Вырвиглаз. – По всей строгости.

– За что?! – значит, не немой.

– За это! – Вырвиглаз ткнул пальцем себе в лицо.

– Это ведь не я! Это старшаки, наверное…

– Старшаки… – Вырвиглаз злобно сощурился. – Ты вот тоже через пару лет станешь…

Вырвиглаз задумался, а потом визгливо крикнул:

– А потом, значит, мне в морду?! Да?!

Баторец съёжился.

– Я тебя на сто лет отучу меня по морде бить! – заорал Вырвиглаз. – На тысячу лет!

Скрипнул громко зубами.

– Кто такие эти баторцы? – прошептал Упырь.

– Санаторно-лесная школа. Для детей-сирот. Батор.

– Лесная?

– Лесная.

– А почему «батор»?

– А кто его знает…

– А где баторцы учатся?

Какой любознательный попался Упырь.

– В школе?

– Какая им школа, – усмехнулся я. – Они же туберкулёзники. Заразные многие – открытая форма. У них свои учителя, они в противогазах им преподают.

– В противогазах?

– В противогазах.

Что-то меня перекосило, я взял и прямо в лесу на тропинке рассказал Упырю сразу несколько наиболее популярных среди населения баек. Рассказал про мертвецкую в баторском подвале, про бродячий баторский тополь, про ихнюю столовую, про кролика, само собой, про случай с бухгалтером Серембаевым. Упырь слушал.

А пока я рассказывал, Вырвиглаз придумывал экзекуцию, это по его роже читалось. Можно было просто отлупить этого попавшегося дурачка, но Вырвиглаз алкал (красивое слово!) большего, душа его беспокоилась. И баторец поглядывал на него со страхом. И на нас со страхом.