Эдуард Веркин - Мертвец [litres]

Поэтому его Черепом и зовут. И побаиваются и сторонятся. Да и сам Сенька этому способствует, распускает слухи о том, что все, кто его обидит, лягут в гроб не позже чем через год.

И в настоящих похоронах он тоже участвует, кстати. Он как наденет свои чёрные очки, как обрядится в чёрный костюм, как повяжет траурную повязку – ну просто такой маленький ангел смерти, как с картинки. Поэтому «Ритуал-М», единственное похоронное бюро в нашем городе его часто привлекает. Если у усопшего какие награды при жизни были, то Сенька идёт перед процессией и несёт их с важным видом на красной подушечке…»

Я устал и поставил точку. Потом перечитал, кое-где исправил, а в одном месте зачеркнул. Это я вообще-то не сразу написал, не сегодня, полторы недели ушло – рекорд. Ну, кое-где я приврал немножечко, но это ничего, я специально поглядел в книжки – там врут ого-го как. Это и понятно, когда пишется так, как есть, то и читать неинтересно. А вот когда понагородят всякого – тогда другое дело. Хоть и смешно, понимаешь, что всё фигня, а интересно – как ещё наврёт?

Но в целом получилось ничего, мне понравилось. Я не ожидал от себя, что так вот выйдет складно, может, у меня талант. Мой брат хоронить мастер, а я в тетрадке писать умею. Хорошо.

Хотя, пожалуй, длинновато. Длинно. Про то, что Сенька боксёр, я, пожалуй, зря написал, это как-то не к месту. Но очень хотелось, чтобы было много, настоящие писатели всегда пишут много. И я не мог остановиться. Ну да ладно, я ведь на Нобелевскую премию и не претендую. И вообще, я только пробую. А вдруг у меня и правда талант? Сочинения я всегда хорошо пишу, меньше четвёрки никогда не бывает. А вдруг в этом моё будущее?

Я закрыл тетрадь, стал отдыхать и злиться. Я как-то кино посмотрел про одного человека, так он там так бесился, что весь дрожал и валил направо-налево предметы. Усилием злобы. Поглядит на стакан, а тот в стену. А ближе к концу фильма он так научился злиться, что мог машины переворачивать.

Мне бы так хотелось.

Поэтому я стал тренироваться. Ставил на полку спичечный коробок и пытался его уронить. Ставил, пыхтел, напрягался до красноты, иногда даже в животе начинало болеть, иногда аж глаза чуть не выскакивали. Но коробок не падал. Не падал и не падал, даже и не сдвигался немного.

Ничего у меня не получилось и в этот раз, все мои упражнения привели лишь к тому, что вместо двух минут в самом начале тренировок я теперь могу злиться почти пять.

Сегодня я прозлился три с половиной, думал, дождусь до пяти, но потом в окно потянуло жареной картошкой, такой как раз, как я люблю – если сначала её сварить в мундирах, а потом остудить и пожарить с луком. Хорошо бы ещё колбаса была жареная. Я бросил злиться, стал думать про колбасу, потом книжку немного почитал. Но в колбасном аромате читалось тяжело, какая-то рассредоточенность наваливалась, думалось только про еду.

Я почитал ровно двадцать минут и отправился в большой дом.

Я живу в старом доме, а родители в новом. Раньше все жили в старом доме, он маленький совсем и чёрный, один угол в землю врос, а потом отец взял кредит и стал строить новый, деревянный, но побольше и посветлее, со вторым этажом. Он его, правда, до конца пока ещё не достроил, но жить можно. Вот все и ушли туда, я тоже ушёл, хотя мне в старом доме больше нравилось, там тише. Отец хотел продать старый на дрова, но бабка развопилась, принялась орать, что из этого дома её отец на войну уходил, ну, как всегда, короче. Так и не продали. И оказалось у нас на участке целых два дома.

А потом надоело жить со своими родственничками, и я переехал обратно. Теперь я живу один в целом доме, это здорово. Свои две комнаты, свой чердак, на чердаке, как полагается, всякая рухлядь. Но немного рухляди – сети, кастрюли, древний комод. В комоде тоже с пустотой напряжёнка: древние рыбацкие снасти, поломанный колокольчик, ошейник старый, намордник, какие-то ещё собачьи принадлежности, мелкие шкатулки, много алюминиевых ложек, гайки… Ничего ценного. Я надеялся, что хоть сам комод ценный, но потом выяснил, что он самодельный, да ещё и из фанеры склёпанный…

Не антиквариат. Ну да ладно с ним, с комодом, лучше немного о себе. Живу я один, обедать хожу к родителям. Нет, в случае чего я и сам могу приготовить себе яичницу, но…

Короче, я вылез в окно, отправился в большой дом и пробрался на кухню.

Картошка доходила под крышкой. Мать стояла возле стола и резала лук большим ножом, быстро так. Я устроился между холодильниками, приложился виском к гладкому металлу. У нас два дома и два холодильника. Старый холодильник мне тоже больше нравится, он такой круглый и похож почему-то на американскую машину. Его нам бабушка подарила. Мы ей морозильную камеру, а она нам этот «ЗиЛ». Забавная вещь такая – между решётками радиатора до сих пор торчат жёлтые плавательные лещинные пузыри – это от её брата, дяди Вани, он известным рыбаком был. Я гляжу на эти пузыри, и мне как-то странно, чего-то в этих пузырях… не пойму что…

Мать дорезала лук, засыпала под крышку, несколько раз встряхнула. Теперь минуту выждать – и всё, можно обедать. Ну, или ужинать.

Я достал из холодильника аджику, банку с огурцами и устроился за столом. Мать разложила картошку по тарелкам и села рядом.

– Сенька где? – спросила.

– Не знаю. Кажется, он змею нашёл.

– Змею?

– Угу. – Я приступил к картошке. – Гадюку. Двухметровую. Возле реки. Народ картошку окучивал, а она выползла сдуру. Наверное, от жары. А они её лопатами. Мементо мори, короче…

Жареную картошку надо есть деревянной ложкой, так она гораздо вкуснее. И вообще, мать хорошо жарила картошку, у неё сковорода специальная, ещё дореволюционная. Чугун. На таком хоть сапог жарь, всё равно получится.

– На суши похоже, – сказал я.

– Что? – не поняла мать.

– Ну, змея. Суши когда показывают, они тоже такие, рубленые. Ну, а наш Сенька пронюхал, ну и сама понимаешь. Сейчас, наверное, эту кобру скотчем обматывает. А потом её хоронить повезёт…

– Ну не за столом, – поморщилась мать.

Я пожал плечами. Можно было бы и привыкнуть. Но мать привыкнуть не хочет.

– Так что Сенька хорошо если к темноте прибудет, – сказал я. – Можно его не ждать.

– Ты бы хоть ему сказал… – начала мать в миллионный раз. – Чтобы бросил всё это… Похоронное. Все уже смеются…

– А зачем бросать? – возразил я. – Бизнес этот перспективный, имеет большое будущее. А Сенька школу закончит, так сразу похоронное бюро откроет. В городе он личность известная, все со своими покойниками к нему потянутся.

– Куда потянутся?

– Да вот сюда. – Я опрометчиво махнул рукой в сторону двора. – Вот прямо сюда.

Мать с опаской покосилась в окно, точно там уже стояли раскрытые гробы, а неутешные родственники сидели на крышках и ели варёные яйца.