Эдуард Веркин - Мертвец [litres]

А потом, в дожди, я и за ЦРУ со скуки взялся. Сначала было тоскливо, но я решил дочитать. Дочитал про ЦРУ, потом за подлые приёмы холодной войны взялся, да так и втянулся. Дальше стал разыскивать такие книжки в других местах, ну уже не про политику, про всякое разное, ну, про колхозы, элеваторы и электростанции, я уже говорил. Тупость, я понимаю, чтение дерьмовое, но при этом какое-то на редкость успокаивающее, читаешь, и как вата с потолка валится.

Но больше всего я такую фантастику люблю. Про происки разные. Ну, типа буржуазная профессура втихаря построила на Луне гигантское зеркало, чтобы с помощью его выжигать урожаи на всей нашей территории. Или про подземный танк – изобретение учёного-маньяка из Колумбийского технологического университета.

Просто чудесные книжки. Наш литрук говорит, что от них у меня вкус испортится, он однажды зашёл к нам с комиссией гороно – они раз в год всех обходят, смотрят, как народ живёт, он мои эти книжки увидел и обалдел. Сказал, что этой макулатуре место на свалке, я с ним не стал спорить. Но с тех пор на меня стали иногда поглядывать в школе, а однажды я слышал, как девчонки шептались, что я странный.

А мне только этого и надо.

Сегодня я как раз дочитывал про подземные танки. «Операция «Преисподняя», так повесть называлась. Ястребы из Пентагона выкрали изобретение учёного-маньяка, построили двадцать таких танков, загрузили на них ядерное оружие и отправились под Мексиканским заливом на Кубу, чтобы свергнуть Фиделя Кастро. Однако не тут-то было, простой кубинский пастух Хорхе, выпасая в горах Сьерра-Маэстра стада лам и викуний, услышал подземный гул и, заинтересовавшись, спустился вниз. С обычным кремневым ружьём.

Я как раз кис на предпоследней странице. Израненный Хорхе, теряя силы, полз наверх, он должен был успеть сообщить о коварных планах американцев советским братьям, но тут телефон зазвонил.

Я рванул в большой дом, но мать меня, конечно, опередила.

Пошагал в сторону парка. Там бюстик. Бюстичек. Какому-то Петрову. Кто он – никто не знает. Вроде как врач. Перелил раненым кровь, а сам умер. А ему бюстик.

В парке есть несколько скамеек, а в самом конце стол, на нём я и устроился. Стол чистый, пьянь больничная за ним не сидит, тут морг недалеко, настроение не то.

Я расположился на скамеечке и достал тетрадь.

«Ещё про Сеньку, моего брата.

Сенька ищет метеорит. Его у нас тут почти все ищут. Метеорит упал сто лет назад. Моя прапрабабушка видела, как он падал. А Секацкий знал, куда он упал.

Это был странный метеорит, не такой как, например, Тунгусский. Ни взрыва, ни землетрясения, ни цунами, ничего подобного. Полоса по небу, и всё. Поэтому некоторые считают, что это была летающая тарелка. Корабль пришельцев, потерпевший катастрофу.

Пришельцев не бывает, я в них не верю. Но многие думают, что инопланетяне на самом деле есть. Приезжают сюда с экспедициями, ходят по лесу с железными загогулинами, только чернику топчут. А некоторые считают, что они в провалах скрываются. Ждут. Хотя мне лично кажется, что это мэр специально слухи про пришельцев распространяет. Да, пришельцы, да, тарелка, да, пока не нашли, но в апреле видели, как их дружбаны прилетали собирать ценные обломки. Мэра можно понять, у него три магазина и конкуренция с Озеровым, а пришельцеискатели всю жрачку возле вокзала покупают, как раз где мэровская «Калинка».

А вообще у нас в пришельцев никто не верит. Потому что в метеорит верят. Метеорит лучше пришельцев. Если это на самом деле тарелка, то её непременно заберут фээсбэшники. Вон в Пискарёве мальчишки откопали тарелку, так её на следующий день забрали (шутка). А на метеориты государству плевать пока. И при этом они очень дорого стоят. Если продать метеорит, то можно купить квартиру в Костроме…»

Со стороны железной дороги послышался гудок. Костромич. В смысле поезд Кострома – Свеча, бессмысленный и беспощадный кошмар бюджетного класса. Красиво получилось, и я записал это в конец тетрадки, я собираю там вдруг получившиеся красивые фразы. После чего я закрыл тетрадь, аккуратно свернул её в трубку, надел резинку, спрятал в карман.

Забавно. Вот только я упомянул Кострому, как поезд в Кострому и пошёл. Наверное, это хороший знак, ну такое совпадение. Вообще я хотел про Сеньку написать, а написал про другое, так иногда получается.

Поезд ещё продудел, он опаздывал почти на пятнадцать минут, хорошо хоть не на час. Пора было. Мне в смысле. Я побежал к травматологии.

Отец сидел на крыльце, на ступеньках, курил. С отцом ничего не случилось.

Серьёзного.

Вчера было так. Зазвонил звонок, я бросил книжку про Хорхе и подземные танки и рванул в большой дом. Матери не было. Быстро.

Я выскочил на улицу. Дверь в сарай открыта. Темнело, и было прохладно, несмотря на июнь. Мать расталкивала «ижак». «Ижак» у нас старый, ему тридцать лет, а может, и больше, завести его – всё равно что двигатель вечный изобрести. Ухищряться надо. Мать ухищрялась, пинала стартёр, дергала газ. Слишком шибко дёргала, свечи забрызгались, так что все её старания теперь бессмысленны. Но она всё равно пинала и дергала.

– Что случилось-то? – спросил я.

Мать пинала и дёргала, пинала и дёргала.

– Может, скажешь всё-таки?!

– Авария, – ответила мать. – Они упали. Отец руку ожёг.

– Сильно?

– Не знаю…

– Так не заведётся. – Я осторожно её оттеснил. – Давай я.

Я выключил зажигание, прочихал цилиндры, толкнул стартёр.

– А остальные? С остальными как?

Мать промолчала. Я пнул стартёр ещё раз, резко, с протягом. Мотоцикл завёлся. Мы выкатили его на улицу, мать села за руль, я устроился у неё за спиной.

«Ижак» выл и дребезжал, скорость у него была совсем никакая, а до больницы пять километров, её специально строили далеко, в реликтовой кедровой роще. Так что ехали мы долго. И тряско – задние амортизаторы протекли давно, а поршни в них стёрлись, так что ехать приходилось почти стоя. Я сильно сомневался, что эта колымага способна куда-либо добраться, лучше бы я пешком, пешком срезать можно.

Но мы доехали.

Возле приёмного покоя стояла новенькая «Скорая», под большим тополем на боку блестела разорванным баком «Хонда», видно, кто из городских навернулся. Или проезжие, с трассы. На крыльце курил круглый бритый парень, я его не знал.

Мать прислонила «ижак» к стене и вошла, я за ней, но меня остановили на вахте, а её пропустили. Я вернулся на улицу. Надо было ждать. Я стал ждать. Где-то музыка играла, жужжала бензопила, на станции лязгал товарняк, вечер как вечер. А я ждал. Мне казалось, что с отцом ничего страшного не случилось, день не такой, не день для страшного…

Потом показалась мать. Она улыбалась. А глаза были красные.