Эдуард Веркин - Мертвец [litres]

Тут мне стало страшно. И очень неприятно. Даже ноги задрожали, хотя я и лежал. И предчувствия такие… тошнотворные.

Сенька рассказывал дальше:

– Я смотрел-смотрел и решил потом этот ошейник разобрать…

У меня затряслись руки.

– Взял ножичек и эту плетёную кожу стал расплетать. Она хорошо была сплетена, люди старались, я, наверное, целый час мучился, стараясь всё это расплести. И расплёл. И кое-что обнаружил…

Сенька резко оглянулся на окно, затем не вытерпел, закрыл занавесками.

– Я снял эту плетёную дребедень, а под ней обнаружил вот эту кожу. Ну, я её тоже открепил. И вот знаешь, что я нашёл?

Мне страшно было спрашивать.

– Смотри! – Сенька продемонстрировал кожаный лоскут.

Лоскут был размером примерно с два носовых платка. Хорошая кожа, немного протёртая на сгибах, а так как новенькая. Правильно Геннадий Иванович сказал, умели раньше делать, из такой кожи хоть сейчас можно было перчатки шить. Но кожа была чистая, ничего не нарисовано.

Сенька перевернул кожу.

Карта. Это была несомненная карта, такие я часто видел в кино. Правда, непонятно, что именно на этой карте изображено, стрелочки, точечки, крестики, всё, как полагается. Направление на юг, направление на север, река. И большой восклицательный знак недалеко от реки.

– Ну как? – Сенька лучился самодовольством.

Он мог лучиться. А я вот полный идиот. Не мог догадаться посмотреть кожу! Что стоило? Чего я такой деревянный? Что у меня с мозгом-то? Почему он догадался, а я не догадался? Может, он на самом деле умней? Может, я на самом деле тупой? Почему клад или метеорит или… ну я не знаю, что там спрятано, нашёл именно он? Почему у меня ничего не получается?

Я неуспешный человек. Наверное, так оно и есть.

– Ну, чего молчишь? – Сенька ткнул меня пальцем. – Обалдел совсем?

Обалдел. Сам отдал в его руки. Хотел, называется, разыграть. Разыграл. Почему везёт всегда ему?

– Ты кому-нибудь это показывал? – спросил я.

Мне было плохо. Просто невероятно плохо.

– Что я, баран, что ли! Не дурак, сам знаю, что нашёл. Я уже с картой нашей сравнивал – подходит! Место определил почти с точностью. Там болота! И место такое, никто там не искал! Никому и в голову не могло прийти…

– Погоди, – остановил я брата. – Не спеши, надо всё продумать…

Что же это выходит?.. Раньше старый дом принадлежал учителю истории, Геннадий Иванович о нём тогда рассказывал. А если это действительно не Секацкий? И не метеорит? А если это… клад? Откуда? В наших местах ведь никогда ничего не происходило…

Тут я чуть не подпрыгнул. Я вспомнил о Пугачёве, про которого рассказывал тот же Геннадий Иванович! Об отрядах Пугачёва здесь, у нас. А если это на самом деле Пугачёв? У меня выскочил пот. Я даже язык себе прикусил, стараясь не выдать накинувшегося волнения. Золото бунтовщицкое так ведь и не нашли!

А что, если так – старый учитель истории искал метеорит и наткнулся на клад Пугачёва? Тогда времена были лихие, он решил попридержать информацию, а потом умер неожиданно… А клад там до сих пор лежит!

– Так и быть, – гадким голосом сказал мой брат. – Когда возьмём метеорит, я тебе десять процентов выделю!

И Сенька покровительственно похлопал меня по щеке.

– Послушай теперь меня, – негромко сказал я. – Послушай и не перебивай. То, что я скажу, это очень важно. Ты сейчас возьмёшь эту кожу и спрячешь её. Не знаю где, но спрячешь. А где-то через неделю мы этим займёмся. Понял?

– Я займусь, – сказал он. – Я займусь. Нет, конечно, ты можешь мне помогать…

Я поймал его за шею, рывком приблизил к себе – чуть лбами не стуканулись. Сказал. Спокойно так, не повышая голоса:

– Слушай меня, говно. Если Озеров узнает, что это ты его музей бомбанул, он тебе ноги выкрутит. Ты понял?!

Сенька дёрнулся, но я прихватил его покрепче и прижал покрепче.

– А Озеров может узнать! Он это может влёгкую узнать! Ты понял?!

– Да! – плаксиво пискнул он. – Понял! Понял я…

Я оттолкнул его, он стукнулся о полку, на пол свалилась книга. «Последняя война». Прощай, профессор Блэксворт. Редкая дрянь.

– Пошёл вон, – сказал я.

– Ты чего? – обиженно сказал Сенька. – Да я так… Как хочешь… Я и хотел тебе предложить, но если ты так хочешь, то пусть всё будет так…

Сенька стал вдруг послушным и спокойным, маленьким, таким, каким и надлежит быть младшему брату.

– Пошёл вон, – повторил я.

Снаружи что-то брякнуло, Сенька скупым движением кулака смял кожу, затем спрятал её в карман. Ну, хоть не съел.

– Завтра договорим, – сказал я.

Сенька кивнул, поднял книжку, вернул её на полку и исчез.

Клад это хорошо, думал я. И метеорит это тоже хорошо. И вообще всё хорошо. Всё хорошо.

Я думал. Как мы будем искать метеорит, то есть клад, как мы будем его откапывать и заявлять на него права, как будем тратить полученные деньги, я фантазировал и придумывал и не мог никак остановиться, и постепенно мне стало казаться, что всё это сон. Что Сенька и его кожа и весь этот рассказ – это всё приснилось, привиделось на границе сознания, я устал от всех этих мыслей и уснул снова.

Я проснулся во второй раз, почувствовал на лбу шершавую холодную руку. И сразу понял, что это бабушка.

– Всегда знала, что мой сын – кретин, – сказала бабушка. – Но никогда не думала, что такой.

Я вспомнил про клад, и в голову пришло, что никакого клада-метеорита нет, Сенька решил меня разыграть. Каким-то образом он узнал, что я его разыграл с ошейником и решил в ответ разыграть меня. И теперь я попадаю в довольно сложную ситуацию. Что делать? Продолжать ему подыгрывать, или сказать что я обо всём догадался?

Ладно.

– Ты что? – Бабушка взяла меня за подбородок, повернула к себе. – Голова не кружится? Не тошнит? Сколько пальцев видишь?

Бабушка сунула мне под нос два пальца.

– Восемь, – ответил я.

– Всё в порядке, – облегчённо выдохнула бабушка. – Сотрясения нет. Ну-ка, лежи спокойно…

Бабушка подцепила меня за веки, блеснула бодрым глазом.

– Головой ты, похоже, стукнулся, – сказала она, – сосуды полопались. Но ничего страшного, полежать придётся. Какое-то время. Я думаю, ты давно заболел, ты мне давно не нравился. Ты жар чувствовал?

– Иногда…

– Иногда. А вдруг это менингит начинался? Когда чувствуешь жар в голове, то надо идти к доктору, а не по лесу разгуливать. Может плохо кончиться. А пока ты должен лежать.

– Буду лежать, – пообещал я. – Полежу.

– Вот и хорошо, – сказала бабушка. – А теперь лекарства.

Бабушка достала из кармана пузырёк с английскими надписями, по виду жутко дорогой, встряхнула, набрала в ложку белой ароматной жидкости. Сунула мне. Жидкость была вкусная.

– Антибиотики, – пояснила бабушка. – Теперь ничем не заболеешь.

– Никогда? – спросил я.