Наталья Ройтберг - Третий Полюс

Сара их не слышит.
Сара уже не дышит.

нечем прикрыть эту брешь
каждый миг ты уже не сейчас и не здесь
телесно-виртуальная взвесь
(мальчик-смерть вынимает занозу)
между тобой и тобой —
курганы лет, сведённых на нет,
эффект двойника, синдром Берлиоза

пепел Исаака стучит в тебе
золотым свечением анти-материи
просачивается, стекает
сквозь черную дыру циферблата
на мистическую кольцевую
Содом
у самого синего моря

горем,
мёдом и молоком
богата
земля Ханаанская

тогда
серый камень
зажатый в руке
начинает говорить на птичьем языке
трепыхается
бьется о небесную твердь
бешено колотится в груди
вторя перестуку копыт
безмолвию финикийской пустыни
песнопению песков
обращая кочевое упрямство взгляда
в торжество неизменности и пустоты

кто ты?

вот оно — потаенное ремесло —
слепки несказанных слов
распылять на песчинки
ибо нет господа, кроме страха
и камень — пророк его

ты
поднимаешься
в Город

езжай в Бахчисарай
на Кудыкины горы
привези мне каменный цветочек
краше которого
лишь сердечко из олова
чтоб я не плакал семь лет
состряпанных из тысячи одной ночи
захлебываясь немочью одиночьей

привези

я ударюсь оземь
обернусь имяреком
уплыву восвояси
из варяг в Мекку

с чувством человека, покинувшего родину
наспех
налегке
навсегда

человека, дом которого был разрушен
равно как и могилы предков
которому
нечего терять
ничего не осталось

только
смотреть вдаль за линию горизонта
закрывать лицо ладонями
быть немым чужим странным
рыдать ни с того, ни с сего
биться в истерике

недоумевая

рахат-лукум
солёный

Малая Родина. Малая Русь.
Лунная пыль терриконовых бус.
Черный увесистый угольный брус
В лапе Шахтера.
Степь поглотила всю воду. Динь-дон! —
Рек уцелевших сухой перезвон
От белгородско-пустынных икон
До Святогорья.
Новые Шлиманы среди холмов
Ищут дух Одина, роют Азов:
Вместо алан-амазонских даров —
Бабы из камня.
Здесь каждый третий — кочевник, пришлец.
Дикое Поле — Клуб смелых сердец.
Ленин спасает бубкинский шест
Фигой в кармане.
Город на г о ре. Жизнь кровоточит.
Вдовы на вахте посмертнорабочих.
Пальма Мерцалова в час неурочный
Станет багровой.
Малая Родина. Малая Русь.
Дончиком, д о нцем, донц о м обернусь,
В Кальмиус капелькой влаги вольюсь —
И буду дома.

С площади Ленина к завороженному Леннону
мчишься как проклятый сквозь купола без крестов,
шпиль Михаила болтается, словно приклеенный,
на отсыревшей Царь-пушке девиз — «Будь готов!».

Сердце стучит во все двери не слыша ответа.
Телеэфир нас заглатывает живьем,
радиоточки захлебываются враньем.
Лучшее, что в нас осталось, — на старых кассетах.

Мертвые люди бездарно играют живых.
Кто мне расскажет последнюю свежую новость?
Буквы сбегают гуськом из прочитанных книг.
Мама, нас может спасти только Третий полюс.

Клином на юг улетают клочки смс,
осень ласкает листвою и ливнями город.
Память бросается времени наперерез,
только уйти в себя — это наигранный повод.

У разноцветных подростков одно на уме —
вера в себя как служенье Любви и Свободе.
Видишь — на полюсной заиндевевшей кайме
девочка-эмо целуется с мальчиком-готом.

нервы города (что ж, что из стали?) устали, истаяли
студенты из Ганы
первый снег изумленно рассматривали
собирали в ладони пакеты карманы
не город — грибная поляна
шляпки-купола отнюдь не храмов
пойдем к реке

подростки — подсолнечники — пост-перестроечники
лузга — бестолковая мелюзга
а вот из ядрышек выпрыгнут бубки
но и те, и другие попадут в мясорубку
мега-полиса, деньги-полюса, Хроноса-Weba
(пойдем к реке,
там в воде отражается небо)

куй, Кузнец! пой, Кобзон! наполняйся, Стадион!
Добрый Шубин и Архангел стерегут донецкий сон!
Как у Дона, у Донца нет ни края, ни конца,
только степь да курган, терриконы и бурьян,
лишь вода была в начале —
так написано в Скрижалях

мы идем, спускаемся
к реке

Все живе спрямоване на схід,
Всі годинники спрямовані на смерть,
І донецькі зими так далекі від
морозів. Переповнені дощами вщерть.

Тут трапляються страшенні суховії,
І душа жує вугільний попіл.
В «Першу лінію» чергуються повії,
що дорожче. Що дешевше — там, де «Сокіл».

Ми далекі від романтик Стінга
і не віримо, що є краї,
Де танцюють і живуть фламінго.
«Інга» — це ім’я, як кокаін,

Перший сніг чи загадкова ковдра,
Наче іній, наче тонкий лід.
Промовляєш: «Ін-го» — відчуваєш: попри
Все, живе спрямоване на схід.