Наталья Ройтберг - Третий Полюс

К новым словам привыкаешь, как к мухам.

Да и что в нас после скитаний

Остается? Вереница названий.

Спотыкаясь о «г» и «к»,

Прыгает кадык степняка

Кайгана, комэч, этмэг, Аю-Даг,

Къавурма, кэбаб, Массандра, Судак

Слишком частые «ч» и «с»

Повторяют прибоя песнь

Учан-Су, Ченгар, чак-чак, чырымчик,

Муссана, пача, сарма, чынгычик.

Оттого, что пыль и песок,

Так отрывист и шипящ слог

Димерджи, йайма, Джур-Джур, дымлама,

Ай-Даниль, айран, тильчик, бастырма

Оттого, что с солью вода

Звуки колкие, как слюда

Херсонес, Бахчисарай, Мускатель,

Роман-Кош, Ливадия, Коктебель

Когда вызревает миндаль

И набирают силу лавровые листья,

Шашлык заменяют форель и кефаль,

Любители бархата — автотуристов.

Темнеет вода.

Появляется в небе холодная просинь.

Из Крыма дороги ведут в осень.

Маленький мальчик, живущий у моря,

Знает семнадцать привкусов соли,

Сто тридцать восемь оттенков лазури

И несколько мест с неплохою «дурью».

Он прирожденный пловец, водолаз,

Аквалангист и подводный ас.

Как нас учил великий Чарльз Дайвинг —

Мы происходим от рыб. Недавно

Мальчик набрел на следы Атлантиды —

Там, где вылавливал устриц и мидий,

Там, где обычно Садко и Пушкин

Жемчуг находят в коралловой гуще.

Мальчик рисует море пастелью,

Грин и Кусто над его постелью,

В снах его — взрывы ультрамарина,

Йод и песок в волосах из тины.

Мальчик влюблен в акварель и кисти,

Прадед его был эквилибристом

Водных пейзажей. Остались наброски.

Прадеда звали Иван Айвазовский.

От двух до двух — это не так уж плохо.

Жить осталось от двух месяцев до двух лет —

это не так уж мало.

Болезнь тебя не сломала,

она просто сожрала

все твои победы, все твои прицелы,

и с видом профессионала

устроила гонку преследования.

Мы познакомились заочно,

верней, зазеркально:

я так боялась твоего взгляда,

очень боялась заговорить первой,

но все разрешилось само собой,

когда наши отражения пересеклись

в одной плоскости,

в одном измерении,

в обоюдном «Ну, здравствуй»

(ведь то, что в зеркале, — это уже не «здесь»,

это реальность по ту сторону стекла, значит, другая)

И вот, пока наши сыновья затевали

по прибрежным дюнам авторалли,

а мужья запивали полусырые килобайты

и говорили о России, Грузии, Польше,

мы уходили на мыс, на камни,

ныряли, ловили крабов,

сидели рядом молча.

И ничего больше.

Это не так уж плохо.

Это не так уж мало.

Теперь твоя лыжня — линия волн.

Твоя мишень — солнце. Пропорция закат/рассвет.

От двух до двух — пустота.

Ничего нет.

Нет штрафных кругов —

финиш по прямой,

ускоряющей быстротечность.

Нет штрафных минут —

смерть ведет отсчет в бесконечность.

От двух до двух —

слишком коротко даже на слух.

От двух месяцев до двух лет —

собрать камни, погасить свет.

Скифы не зря облюбовали сие место

И уйдя в тень веков,

Оставили графу Попову в наследство.

Волнение шторма сюда не доходит,

Из светлого замка в любую погоду

Увидишь маяк, торчащий на горизонте

И полумесяц гавани. Если к черту

Тебя послали, значит именно в этот угол,

Где пара буйков заменяют пугал.

Туристы с пол-вековым стажем

Ворчат, что не ЮБК, ругают повара, даже

Не входят в воду, но арендуя шезлонги,

Устраивают баталии, невыносимо долго

Выслеживая врага — Е-4, С-5 — ставят метки.

РЕСПУБЛИКА — это квадрат-мишень

Размером десять на десять, сетка.

Под натиском бомб и крестов чернильных

Флотилии тонут. Еще есть «мобильный»,

Вязанье, карты, электрокниги.

А море все то же — вот в чем интрига —

Что и тысячи лет назад, при скифах,

И те же скалы, и те же рифы.

И в том же ритме, и с той же силой

Без перебоев и без накладок

Волна прибоя уносит к илу

Следы ста тысяч ступней и лапок.

И соленое солнце, и крупные крымские звезды,

и горбатых дорог перегоны, изгибы, зигзаги,

и звенящий от зноя и запахов блюзовый воздух,

и волшебные волны лазурно-лавандовой влаги,

и веселое пестрое племя чудесных растений,

и Босфор как фантом, и костра первозданный огонь,

и следы холостые как пропуск в обратное время

будут сниться отныне — и только. Ладонь

напоследок ухватит фетиш, безделушку, улику —

камень, ракушку, шишку — так в суетном сне

зажимаешь в кулак амулет сновиденья двуликий,

отдаляя докучную явь. С возвращеньем честней

принимаешь неверие в смыслы застиранных истин,

от которых, не менее тем,

ты зависим, зависим, зависим.

Берег пуст.

На квартире у памяти обыск.

Вот и кончился отпуск.

В августе всех-то и дел,

Что отыскивать время по методу Пруста

И что твой Император

В глуши ликовать урожаю капусты,

Наблюдая замедленный ход

Часовой и минутной, —

Перепутав «по кругу» с «вперед»,

Они в меде увязли, как будто

Растянуть можно дни и отсрочить осень

(Так Октавиан Цезаря перехитрил:

«Февралю предостаточно 28»).

Но песок непреложно сочится сквозь

Решетку календаря и пальцев:

С точки зрения Вечности, жменя, горсть

Равносильна пустыне. Устав от танца

Заводной юлы, нежится планета,

Подставляя бок солнечному свету.

А_в_густой траве, полусонной,

Спелые плоды, как ошметки звезд,

А_в_густой листве, еще зеленой,

Желтизны все больше. Скоро пост.

Всех и дел — ловить того, кто падает в рожь,

В пропасть,

Узнавая по приметам старую новость —

Что идет страда, идет страдать Ловец Человеков

В одна-две-три тыщи энное лето.

Кроткий Спас на полотне, на горе,

На крови и на холсте, на воде.

Всех и дел-то — к морю уехать.

Без приятелей.

В одиночку.

Тишину воспринимая как эхо

Своего молчанья. Ни почты,

Ни звонков, ни голосов. Только соль,

Что любой излечит мозоль.

Лишь безмолвие, точнее — рокот и гул,

И твердишь завороженно: «Элул, Элул…»