Ольга Птицева - Тожесть. Сборник рассказов

И все чаще приходит не Жекой, и даже не Женей. Евгением.

Странные метаморфозы. Имени, личности, взглядов, жестов, слов и мыслей. Пугающие изменения сути. Страшно признать это, невозможно разобраться, невыносимо существовать в этой необъяснимой системе координат, где все неизвестные равны сами себе и ничему больше. Где единственная константа — Евгений. Его слова, его жесты, его желания. Его решения.

Это он за нас решил. За меня и Жеку. Что будет с нами, а чего нет. И что случится, ослушайся мы его. Иногда мне казалось, что я живу с шизофреником. Что в тебе три тебя. И каждый хочет своего, каждый думает по-своему, а главное, каждый меня все меньше любит. Почти Билли Миллиган. От Жени, что любит всех, и это бесит. Через Жеку, чью любовь нужно еще заслужить, и потому она так ценна. До Евгения, что не знает любви, одну только прозрачную злобу, и я боюсь его, знал бы ты, как я его боюсь.

Я уверена, это он все сломал. Евгений. В тот самый день, и в дни до того, и в каждый последующий день. Он рушил все, что мы строили. Даже не убиваемый фикус засох. Даже кашемировый свитер потерял цвет. Даже я, вся состоящая из любви к тебе, истерлась.

Так странно, что я наконец говорю тебе это. Пишу, конечно, но все-таки. Я столько раз репетировала этот монолог. Как начну с имен. Как закончу свитером. Ходила кругами по комнате и подыскивала слова. Ложилась на диван и повторяла их. Шептала стене, пока сама не теряла цвет, запах и вес, как все кругом. И тогда я засыпала. От безысходности. От усталости. От бессмысленности. А когда просыпалась, ты уже сидел на кухне. Мне оставалась только теплая вмятина и запах.

Твоя многомерность выбила опору из-под моих ног. И я зависла в вакууме. Зациклилась. Забилась в угол. Бесцветная и ломкая. Похудевшая на двенадцать кило. Представляешь? Всю жизнь мечтала о дырке между бедрами. А когда увидела ее — огромная, можно засунуть кулак! — рыдала как сумасшедшая, пока не отключилась на плитке в ванной. Хорошо, очнулась до твоего прихода. Жаль, что очнулась.

А может, ты бы и не заметил этого. Переступил бы меня и пошел по своим делам. Это очень в духе Евгения. А ты давно перестал возвращаться домой хоть кем-нибудь кроме него. Я скучаю по Жеке. Я даже по Жене скучаю. Но уже не верю в их реальность. Иногда мне кажется, что я сама их выдумала. Все наши друзья их выдумали. А на самом деле ты только один.

Прозрачный от злобы.

Сейчас мне абсолютно не хочется, чтобы ты продолжил писать мне. Но ты все-таки пиши. Мы же договорились. И выкинь фикус.

Значит, так. Я не собираюсь читать все эту хрень, которую ты так самозабвенно пишешь. Я не собираюсь бегать по городу, обзванивать друзей, выставлять себя последним дебилом, выслушивать истеричные угрозы от твоей мамаши. И вот это все, во что ты меня пытаешься втянуть, я тоже не собираюсь.

Да, я все-таки дозвонился до нее. До твоей сумасшедшей матушки. До этой странной женщины, что выгнала тебя из дома в семнадцать, поручив найти себе мужика постарше, коль уж отдали тебя в технический ВУЗ. Видишь, я слушал все, что ты рассказывала. Запоминал. Сочувствовал. Пытался вытащить из немыслимого дерьма твоей жизни ДО меня. И что я получил взамен?

Невроз, славу мудака, клинического извращенца, инфантильного засранца, домашнего тирана, так еще и шизофреника теперь? Что за дичь ты настрочила, Сонь? Я — многоликая сволочь? Отлично. Тогда послушай про себя.

Мы познакомились на даче у Костяна, да. Только это была не просто вписка, это был его день рождения. Вы завалились пьяные, размазюканные, как шлюхи, и околевшие в капроне под минус двадцать. Вылакали все винище, чуть не рухнули с лестницы. Прошин пошел вытаскивать из сугроба Катьку, я — тебя. Ты так замерзла, что губы посинели. Я прямо вижу, как под слоем потекшей штукатурки у тебя бледнеет лицо, как ты дуешь на пальцы, а указательный сбит до крови, и кровь замерзает в колючие катышки. Эта дурацкая куртка на рыбьем меху, юбка блядская, каблуки. Ты бы себя видела, Сонь! Ты же правда вот такой была — дешевой, несуразной, надуманной. Ты только в свитерах моих становилась собой. Вне Катьки. Вне винища вашего, тупых гоготаний, разговоров о мужиках, скидонах и вон том платье, которое с вырезом от шеи к заднице. Но все это была не ты, Сонь.

Я это понял сразу. Ты другая. Просто ведомая, просто легко теряющая, что в тебе твое, а что чужое. Ты смотришь, не так, как они. Ты глубоко смотришь. Правильно. Ты хватаешь суть. Ты чуешь, где она. Просто тебя нужно подталкивать. Вести по правильной траектории. Мимо блядских платьев и Катьки. Я никогда на тебя не давил, я вел. Давал тебе вектор. Разве это делало меня абьюзером?

Разве я был мудаком, когда устроил нас на курсы? Тебя из универа за прогулы саму попросили, я не при чем. Или когда позвал к себе в проект? Когда ремонт сделал? Ни копья не взял на него. Когда покупал шмотье теплое, чтобы ты перестала с горлом маяться с октября по май? Или когда кота твоего бешенного отдал, чтобы он тебе глаза не выцарапывал, пока ты на него орала, как он тебя достал, пидорас пушистый? Да ты сама его на улицу выгнала! Он же в туфли твои ссал, а ты его этими туфлями по хребту хреначила! Но если надо меня обвинить, то он сразу старенький Петрович, а я последняя тварь.

Так ты меня мамочке своей обрисовала, да? Я когда дозвонился, раза с двадцатого, знаешь, что она мне сказала? Что тебя нет. И чтобы я, сраный дебил, никогда больше вам не звонил. Или она на меня заяву накатает. Нормально, а? Это на человека, который восемь лет ее дочке ненаглядной сопли подтирал. Дочке, на которую она сама-то забила давно и крепко. Большой такой хер забила. Надеюсь, тебе все это читать так же приятно, как мне было звонить, выслушивать, обтираться и глотать. Истерия у вас семейное, да? Приглядись на свою полоумную матушку, Сонь, как в зеркало приглядись.

Потому что я умываю руки. Во всем, что происходит сейчас, во всем, что происходило до, виноваты мы оба, разумеется. Но твоей вины больше.

Давай подумаем. Пока я из Жеки превращался в Евгения, кстати, спасибо за метафору, тебе бы книжки писать, а не мозг выкушивать у любого, кто позволит себе такую глупость — впустить тебя в свою жизнь. Ты же отравляешь собой любое пространство, обращаешь в кислоту воду, в ядовитый газ — воздух. В яд любое слово. В гниль любое действие. Я теперь вижу это яснее некуда. Но не будем отвлекаться.

Итак, пока я деградировал из милого парня в твоего пассивно-агрессивного мучителя, ты, дорогая, ехала крышей. Давай посмотрим, моя хорошая, как это было.

Ты бросила учебу. На последнем курсе. Потому что «финансы не твое», а что сделал я? Поддержал твое решение, разумеется, я же хороший парень. Я же должен быть рядом. Надо любить, что делаешь, Сонь. Если не твое, то бросай. Бросай к черту. Я же работаю, я же могу нас содержать. Посиди дома, подумай о своем великом предназначении.