Геннадий Дмитриев - Графоман

Ах, да вот же он! На огороде, картошку окучивает. Ну, Василий Петрович, Вы даёте! Кто же в такую жару на огороде работает? Совсем Вы не бережете себя, дорогой мой, откуда в Вас этот энтузиазм проснулся? Да, не в энтузиазме дело, а дело в том, что Василий Петрович, по причине своей природной лености к сельскохозяйственным работам, вовремя не сделал то, что сделать нужно было ещё недели две назад, окучить картофель, подготовить канавки для полива и с помощью насоса залить эти канавки водой. Василий Петрович знал, что в этих чертовых степях без полива ничего расти не будет, но всё откладывал, пока не пришел сосед Коля. Тот посмотрел на картошку и, печально покачав головой, мрачно произнёс:

— Ну всэ, Васыль, пропала твоя картошка, шош ты не полыв еи? Дывысь, вжэ и лыстя скручуються, жовтиют, якщо завтра нэ польешь, то усе, сгорыть картошка твоя.

— Да, вроде, дождь обещали, — попытался отговориться Василий Петрович.

— Якый дощ? Тут кругом сэла тучи ходять, а ни одной капли нэ впадэ, дощ у нас идэ тилькы, колы вин нэ нужэн, колы картошку копать надо будэ, тоди и дощ пидэ, и прогнозам цим в интернэти нэ вирь, брэшуть усэ.

Василий Петрович понял, что пропадут все его труды, и в тот же день начал нагребать землю на корни кустов картофеля и делать борозды для полива. Солнце уже стояло в зените, неимоверно пекло, и он, тихо матерясь и охая от боли в спине, периодически осматривая свои покрывшиеся водянистыми мозолями руки, неистово работал сапой, готовя грядки под полив. Сделано не было ещё и половины, когда его праведный труд прервал сосед Коля. Он хотел предложить Василию Петровичу выпить по рюмочке, но, почти наверняка зная, что тот от предложения может отказаться, зашел издалека.

— Вот ты, Васыль, человек образованный, ученый, экономист, скажи, как думаешь, а окупит ли себя то, что мы с тобой делаем? Нынче и электричество подорожало, да и на насос ты немало денег выкинул, опять же шланги, да и работа сама тоже. Не лучше ли на базаре картошку купить?

— Ой, Мыкола, — Василий Петрович выучился произносить имя соседа на местном наречии, — какой я экономист? Экономистом я никогда не был, программистом работал. Затраты не считал, но, думаю, на те деньги, что вложил я в этот огород, можно полтонны картошки купить, но сам же говорил: «сажать, сажать надо», а теперь?

— Ну… — Мыкола развел руками, — а может выпить нам по соточке? У меня первачок по особому рецепту, и сальце есть, доброе, с прожилками, и огурчики.

Василий Петрович, возможно, и согласился бы, но он прекрасно понимал, что если он с огорода уйдет, то сегодня уже сюда возвратиться не сможет, а завтра продолжить начатое не даст радикулит и лопнувшие волдыри мозолей на руках, работа не будет закончена, и полив снова отложится на неопределенное время, картошка сгорит.

— Не, Мыкола, пока не закончу, никаких соточек, и не соблазняй.

— Ну, как знаешь, а то приходи, я там, в хате буду.

Сосед ушёл и Василий Петрович снова принялся за работу, которую осложняло ещё и то обстоятельство, что рядки у него получились не ровными и прямыми, как у соседа, они извивались змеёй, а некоторые кусты, как нерадивые солдаты, вырвавшись из строя, одиноко торчали там, где должна была проходить канавка для полива. Нет, не подумайте, что к посадке картошки Василий Петрович подошел слишком легкомысленно, нет, он аккуратно разметил рядки, натянув веревочки, но как ни старался он, ровных рядков всё равно не получилось.

Солнце уже коснулось крыши Колиного дома, готовясь упасть за горизонт, когда Василий Петрович, закончив работу, медленно поплелся во двор, он умылся водой из бочки, что стояла посреди двора, вода в ней прогрелась за день, выплескав почти всю воду, он включил насос, что подавал воду из колодца, вновь наполнил бочку, затем вполз в хату и, упав на диван без сил, тут же заснул.

Проснулся Василий Петрович среди ночи, включил компьютер, чтобы посмотреть новости, и вдруг увидел на сайте Понт-Эвксинского Союза писателей сообщение, что через несколько дней состоится конкурс, посвященный великому русскому писателю Федору Скамейкину, рассказ Василия Петровича, который он отослал на конкурс два месяца назад был принят, но в десятку отобранных для финального тура не попал. Василий Петрович до утра уже не смог уснуть, мучаясь мыслью, стоит ли ему ехать на конкурс или нет? С одной стороны, может и стоит, приглашение-то он получил, но поскольку рассказ его в финал не прошел, то какой смысл ехать? Но, подумав, он всё же решил поехать, интересно услышать работы тех, кто получит призовые места, да и вообще, если уж появился официальный повод отлынить от сельскохозяйственных работ (картошку, конечно, нужно будет полить, это не обсуждается), то почему бы им не воспользоваться?

Перед тем, как покинуть свою сельскую обитель, Василий Петрович созвонился с Ромашкиным на предмет возможности остановиться у него на пару дней. Ромашкин не возражал, он был даже рад новой встрече со старым другом, тем более, что Василий Петрович оказался идеальным собеседником: он слушал Ромашкина не перебивая, что являлось большой редкостью среди тех, кто знал Володю достаточно хорошо. Выполнив лишь самые необходимые работы (поскольку выполнить все работы в принципе невозможно), купив килограмм сухого корма для кота и поручив его соседу, Василий Петрович уехал в Понтополь.

Приехал он в город к вечеру, и терпеливо выслушав рассказы Ромашкина, хотя многие из них он успел выучить наизусть, Василий Петрович уснул на уже знакомом ему старом кожаном диване, а наутро отправился в литературный дом Кирилла и Мефодия на конкурс. Встретив своих друзей, писателей и поэтов Понтополя, он выслушал от них комплименты, которые сводились к тому, что ему, Василию Петровичу, работа на свежем воздухе пошла на пользу, и выглядит он превосходно, некоторые убеждали, что завидуют человеку, решившему сменить закопченный и пропахший бензиновым перегаром город на здоровый деревенский климат, хотя сами поменять свой привычный образ жизни не торопились. Василий Петрович не стал никого разубеждать в их искренних заблуждениях, хотя ему самому запах автомобильных выхлопов казался более предпочтителен тем запахам, что распространялись над селом, когда соседи вычищали помещения, где содержались свиньи, коровы, козы и прочая живность.

После того, как участники конкурса и гости, наговорившись, расселись по местам, Вероника Зубова, известная в городе поэтесса, член Понт-Эвксинского Союза писателей, объявила об открытии финала конкурса, посвящённого великому русскому литератору, удостоившему своим вниманием наш город, Фёдору Ивановичу Скамейкину. Слово было предоставлено столичному писателю, члену какого-то Союза, председателю жюри, Аполлинарию Семёновичу Кузюкину, человеку лет тридцати или тридцати пяти, а может даже и сорока, среднего роста с аккуратными черными усиками на слегка полноватом лице. Остатки былой шевелюры на полысевшей голове были тщательно зализаны назад так, чтобы по возможности максимально прикрыть плешь на затылке.