Сергей Докучаев - О всех, забывших радость свою

В городе снежинки умирают быстрей, чем комары летом. Когда-нибудь мы все забьемся жить в крохотные комнатки стеклянных башен под самое небо, и уже некому будет увидеть, как снежинка упадет на брошенную древнюю мостовую, некому будет слепить снеговика и поиграть в снежки. Судя по тому, что происходит в мире, до этого осталось недолго.

Есть не хотелось, и, выпив чашку черного чая без сахара, я вышел на балкон покурить, где к горлу так подпер комок, что пришлось спешно бежать в туалет. Я обхватил обеими руками чуть вздувшийся овалом живот, и из меня вышла черная жижа из не растворившихся до конца таблеток.

Обессиленный, я повалился в велюровое кресло. Вернулась одышка. Я сосчитал пульс: сто десять ударов в минуту. Было ощущение, что кровь проникала в сердце лишь частично и забивалась в угол одного из предсердий, словно мышь.

Посмотрел вокруг. Катькина одежда была разбросана по всей комнате: пара лифчиков, несколько пар носков, три сорочки, одно черное шелковое платье и черный кожаный клатч. Пришлось заставить себя подняться и запихать все, что не попало в чемодан, обратно в шкаф, как попало.

«Неужели так сложно не раскидывать вещи? — подумал я с раздражением. — Или хотя бы убирать за собой. Это же элементарно».

Раздался звонок в дверь.

Если честно, я был рад, что Катьки сейчас нет дома. Отношения у нее с Виктором оставались натянутыми уже давно ввиду его вечной хмурости и отцовского бескомпромиссного темперамента.

Она даже порой задавалась вопросом: «А родные ли вы братья?»

Я такое слышал не только от нее. И, правда, схожесть с братом у меня была минимальная. Максимум, во что могли поверить люди, когда видели нас вместе, так это то, что мы родственники, но никак не родные братья.

У него светлые жесткие волосы, словно щетка для раковины, у меня — темные мягкие. Он мускулист, у меня тельце рыхлое. У него глаза синие, у меня карие. А что касается внутреннего мировоззрения, то там вообще небо и земля. Мы различались взглядом на жизнь, привычками, увлечениями. Но при всем при этом мы все же являлись родными братьями, как ни крути. Кровь есть кровь.

— Жена надолго уехала? — спросил брат, делая глоток чая.

— Скоро возвращается уже.

— Что-то у вас тут табаком все пропахло. Курите?

— Друзья были в гостях недавно, — пытался оправдываться я.

— Кто это тебя так приложил по носу?

— Да так. В темноте наткнулся на косяк, — ответил я первое, что пришло на ум. — Как Машка? Говорить начала?

— С дедом дома. Повторяет уже десяток слов. Бабуха — это у нас подушка, сепа — это Степа, табулет — это у нас табурет.

— Здорово…. Нужно съездить к вам. Увидеть хочу ее. А то все некогда и некогда.

— Приезжай. Двери всегда открыты. У матери давно был?

— Давно, — ответил я. — Может, сегодня съезжу.

Брат взял конфету и стал молча разворачивать фантик.

— Слушай, Вить, ты лампочку в ванной не поменяешь?

— Лампочка есть?

— Да.

— Неси.

Он сходил, отключил подачу электроэнергии. Я достал из ящика новую лампочку, и все было сделано в три минуты.

— Спасибо большое, а то Катька просит, просит давно.

— Пустяки, — сказал он. — Ладно, я, наверное, поеду.

— Уже? Тогда Машку поцелуй в щечку. Скажи, что крестный привет передавал и скоро привезет подарок.

— Передам, — сказал Виктор, беря под мышку две коробки с шариковыми ручками. — Слушай, может, сходим вчетвером в кино, как твоя жена приедет?

— Не знаю, Вить. Посмотрим. Катька может не захотеть. Я спрошу.

— Хорошо, спроси.

Мы попрощались, и он ушел. Я выглянул в окно, крутя между пальцами сигарету, и подождал, пока машина брата не скрылась из виду. Потом несколько раз откашлявшись, жадно, до самого фильтра, выкурил сигарету прямо на кухне.

Бросив взгляд на затертый до дыр рабочий портфель, вспомнил слова бывшего начальника: «Максим, главное в нашей работе не качественные визиты, отглаженный костюм, а имитация бурной деятельности и широкая улыбка. Пыль в глаза пускай. Больше отчетов липовых сдавай. Все равно никто не будет проверять отгрузки со складов. Там вечный бардак.

Главное, имей на территории около пяти подкормленных врачей, и дело в шляпе. Они тебе весь план вытянут, а те, кто с утра до вечера горбатится, так и останется медицинским представителем. Зачем их повышать? Зачем терять таких муравьев?».

Через три месяца его уволили за низкие продажи на вверенной территории, а меня перевели в команду Веры Гончаровой, но его слова я запомнил надолго.

К двенадцати я так и не решился сесть за отчет. Провалявшись в кровати, принял горячий душ и поехал домой к родителям, понимая, что, когда прилетит Катька, сделать это не получится еще долго.

Пока очищал щеткой машину от снега и прогревал двигатель, снова предался воспоминаниям, пытаясь понять, как я, будучи человеком сентиментальным, ранимым и домашним, мог полюбить такую непростую девушку, как Катя.

«Что ее держит рядом со мной: трезвый расчет, предназначение судьбы? Страсть? Нет, страсть вряд ли. Тогда что? Любовь?»

Катька, она реалистка всегда по жизни. Пробивной человек. Всегда ставит для себя цели и старается их достигать. Меня притянула к ней не столько ее внешняя красота, сколько характер — то, чего так не хватало мне. Все у нее как-то просто выходило. Без лишней чепухи. Без примет и поговорок. Сказала и сделала.

На период нашего знакомства мне это было очень необходимо. Я, еще совсем зеленый, работал стажером-инженером в конструкторском бюро и вообще не знал, как жить дальше. Денег едва хватало на кино, но после Ленки с девушками совсем не клеилось. Работа мне не нравилась — я еще на третьем курсе понял, что инженером быть не хочу, — и тут мама, придя с рынка, как бы между словом, сказала про Катьку.

Помню, как читал лежа на диване книжку и пробурчал, мол, не нужно мне никого сватать.

Наши семьи жили в одном доме, и родители по молодости даже работали на одном заводе. Случайно встретившись на улице, мамы обсудили личную жизнь своих детей. Та минута, когда я решил посмотреть на фотографию Кати в социальной сети, стала для меня судьбоносной. Вся жизнь перевернулась с головы на голову. Все завертелось на бешеных скоростях. Жизнь обрела новые, невообразимые краски.

Предложил встретить ее после работы. Дома для храбрости сделал три больших глотка самогона, привезенного из деревни. Короткая юбка, красная помада на губах, сигарета во рту — это не то, что я ожидал увидеть. Мои шаблоны начали трещать по швам.

Выйдя из метро, мы зашли в какой-то торговый центр и съели по куску пиццы. Все было скомкано, нервозно, я двух слов связать не мог, мало того в тепле меня совсем развезло. Около подъезда молча расстались, а на следующий день она написала, что мы очень разные.