Антон Евтушенко - Симптом страха

— В 1995-м, — начал Глеб с суровой серьёзностью, — после нескольких неудачных попыток подрыва памятника Победы в Риге, латышские несистемные реакционеры объявили о перезапуске ячейки «Перконс-крусц» 53 53 perkons-krusts — гром-крест (латыш.) и взяли на себя ответственность за несостоявшийся теракт. Организация сменила методы борьбы и стала активно заниматься пропагандой шовинистического толка, информационно стравливая латышей, евреев и русских. Для этого Вилис Лининьш, один из лидеров ячейки, пытался рекрутировать ряд типографий Латвийской православной церкви. Но предприятие выгорело. Вилис был вынужден ехать на Запад за спонсорскими деньгами на покупку собственных типографских мощностей. Пока Лининьш шакалил по Европе, Игорь Шишкинс, главный идейный вдохновитель «Гром-креста», пробовал закрепить неуспех Вилиса собственным успехом и проделать то же самое на территории России через договорённости с тогдашней крышей РПЦ — финансово-торговой группой «Ника». У него было, по крайней мере, две встречи в Пскове с вице-президентом Владимиром Веригой и оба раза, очевидно, Шишкинс договориться не сумел. Думается, Верига небезосновательно решил, что бенефициаром в этом мутном деле ему не быть. В самом деле, Шишкинсу было нечего предложить русским церковникам, кроме кровной вражды. Эти ребята из Гром-креста выработали, похоже, жизненную философию на преодоление тотальной непрухи, которая преследовала организацию с самого 34-го года. Шишкинс не расстроился отказу и пошёл в православные религиозные общины самым грубым, самым примитивным способом — вербовкой, рассчитывая, должно быть, что на руку ему сыграет не правовой хаос, а религиозный романтизм. — Глеб замолчал. — Как видишь, я знаю, что ты знаешь!

— Но это же сказали вы, не я.

В правой руке Санчо, поставленной на локоть, появились маленькие чётки, до этого, должно быть, упрятанные под лацкан на запястье. Зёрна из серебристо-белого металла или сплава сходились на крестике из полированного дерева с вплетённой колонковой кисточкой.

— Как насчёт курева? — беспечно спросил он и принялся перебирать блестящие дробинки.

Глеб удовлетворённо отодвинулся и улыбнулся. Ему не хотелось курить, но он, пересилив себя, достал нераспечатанную пачку сигарет, свернул красную полоску целлофанового ободка и смачно раскурил одну. Зажигалку и табачную пачку, дразня, положил на стул перед собой.

— Я задам вопросы, на которые ты должен будешь отвечать утвердительно или отрицательно, — предупредил он, трогая фильтр ножницами сомкнутых пальцев. Пальцы у Глеба были необыкновенно длинные. Санчо легко было представить их на струнах скрипки или пианинных клавишахп. — Справишься — курево твоё.

Он по-птичьи завертел головой, беспорядочно хватая подбородок пальцами, поднёс огонёк сигареты к губам и плюнул брыдким завитком в лицо собеседника, тут же жадно потянувшего ноздрями. Запах этот, от сладости на нёбе и до слезящихся глаз, был восхитительно умопомрачителен.

— Валяйте ваши вопросы.

— Ты пересекал российско-латвийскую границу незаконным способом?

Санчо недобро сузил глаза.

— Нет.

— Ты пересекал российско-латвийскую границу законным способом?

Пауза.

— Да.

— Поездка была туристической?

— Поездку организовал отец Лаврентий по благословению архимандрита Тихона.

— Да или нет, — напомнил Глеб.

— Нет, поездка не была туристической. Мы закупали у местных пасечников мерву.

— Мерва — это продукт пчеловодства?

— Это отход пчеловодства, если быть точнее. То, что остаётся после перетопки старых сотов. В монастыре мы называли мерву вытопками. Самое дешёвое сырьё для свечного литья.

— Понятно. Значит, ты был в составе группы? Да или нет.

— Да.

— Вы останавливались в паломническом центре?

— Да.

— Вас отпускали в город?

— Да.

— Ты совершал обособленные от группы перемещения?

Снова пауза.

— Да.

— Это было больше одного раза?

— Да.

— Ты положительно относишься к идеологии национализма?

— Что? Нет.

— Ты поощряешь деятельность националистических и антисемитски настроенных организаций?

— Нет!

— Ты знал имя того, кто пытался вербовать тебя?

— Нет.

— При разговоре контактёр упоминал косвенно или прямо организацию под названием «Перконс-крусц»?

— Слушайте, об организации с таким названием я узнал только на допросе…

— Да или нет?

— Говорю же: нет!

— У контактёра было намерение запугать тебя?

— Нет.

— На одной из видеозаписей при проведении допроса ты сказал, что боялся физической расправы. — Глеб притушил едва докуренную до половины сигарету. Достал из пачки новую, размял пальцами. — Отец Лаврентий, в миру Григорий Проскуров, свидетельствовал, что с февраля девяносто шестого ты неоднократно пропускал вечерню, отпрашиваясь в город. Это подтвердили несколько послушников. Также в деле сказано: второго марта, примерно в 20 часов 35 минут у входа в Петровскую башню со стороны городской площади, направляясь в сторону монастыря, ты получил несколько ударов тяжёлым тупым предметом, предположительно камнем, который неизвестный или группа неизвестных нанесли тебе в область темени. Так кто это мог быть, Санчо?

— Нет, серьёзно? Не понимаете? Или делаете вид, что не понимаете?

— Отвечай на вопрос!

— Это ваши легаши стукнули меня.

— Значит, — подытожил Глеб, слегка удивившись, — ты видел нападавших?

— Нет. У меня случилось сотрясение и обморок.

— Тогда почему ты думаешь, что это были сотрудники милиции?

— Не милиции. Говорю, это были ваши люди. Они мне угрожали… высшей мерой. — Санчо оборвал себя на полуслове. — Ваш отец мне угрожал. Называл пособником террористов и требовал письменных признаний.

— Высшая мера? Ну, а как ты хотел, Александр Ильич? — зашипел Глеб в весёлом оскале. — Единственная терапия для таких: вышибать клин клином. Если убиваешь ты, то рано или поздно убивают тебя. Только бьют пулей, а не камнем. Так надёжней.

— Вы считаете, камнем по темечку — не ваш метод?

— Не важно, что считаю я. Я склоняюсь только к фактам. А факты говорят против тебя: о контакте с латышами ты не сообщил Проскурову. Почему умолчал о факте вербовки?

— Какой контакт? Какие латыши? Какая, вообще, вербовка? Был один-единственный разговор в трапезной с человеком славянской внешности, с безупречным русским языком без малейшего намёка на акцент. Он трудничал при монастыре три летних месяца с июня по август. Я даже имени его не знал, и не мог воспринимать всерьёз. Отказался от всего, что предлагал, и после он пропал. Как пришёл, так и ушёл. Таких много было в девяностых. Без документов, без имени, без прошлого.

— Подробнее! — Глеб лихорадочно искал возможность разрядить диалог до откровения. — Что именно он предлагал?