Антон Евтушенко - Симптом страха

— Здравствуй, Боря! — нетерпеливо и вкрадчиво проговорил Сава и плотоядно ухмыльнулся. — Ну вот мы и свиделись!

Погода испортилась на утро. С прошлого заезда солнце затерялось в дымных облаках, и буйный солнцепёк затёрся поновлённым дыханием суровой Балтики — неровным, свистящим, подопревшим прохладцей. Бесконечно струился неторопливый дождь, прерываясь только на порывы ветра. Его неласковая инерция, непогашенная и непогашаемая, раздувала тряпичные бока брусничников, гнездившихся под-над штакетником решётчатых заборов, выходивших коваными фасами к мелковатому озеру. На дальнем отлогом берегу подпирали шоссейную дорогу участки-огороды, уже который год не знавшие ни плуга, ни лопаты. По их кромкам вытаивала дерновина, теснимая ивовым лозняком. Раскормленный частыми парными дождями, он огибал изрезанную кромку берега, смыкая ту и эту сторону, вплотную подбирался к двухэтажной каменной постройке с лепным фронтоном, с колоннадой и карнизами. Дом держался нарочито обособливо, хотя на фоне типично сельского пейзажа это получалось из ряда вон как плохо. Кроме всякого, в тяжеловесную старую архитектуру кто-то, стена к стене, без почтительного удаления втиснул современную коробку неказистого строения. Уныло-серого цвета, без лепнины на фасаде, оно, на фоне сановитого, вельможного соседа, казалось верхом эстетского уродства.

Звонок не работал. Или работал, но там, внутри, не хотели открывать. Глеб упорно давил кнопку, пытаясь вслушаться в далёкую трель электрического соловейчика. Соловейчик молчал. Он терпеливо выждал, повернулся спиной и что было силы наподдал пяткой. В слабозаметном сейсмостойком содрогании дверной материи не произошло ничего. Всё так же по шиферной кровле аритмично и мягко лепили капли и вдалеке выкручивались злобные барашки дыма, шипящие потухшим на дожде костром. Под скамейкой, раздув впалые бока, нервно дышал когда-то крупный, а ныне отощавший пёс. Глеб присмотрелся: не тот ли это, что пытался по прошлому разу бросаться под колёса? Нет, не тот. Тот был с колтунами, а этот шелудивый. Глеб подобрал лежащий у ступенек кусок крупной, с кулак размером щебёнки и замахнулся от бессильной злобы на животное. Но псу было настолько всё равно, что он даже не подумал шелохнуться, только скосил глаза с червлёными белками. Злость надо было куда-то девать, и Глеб двинул каменюкой по металлической набивке двери, простроченной крест-накрест булатными заклёпками. Тотчас по ту сторону раздалось глухое шорканье, точно ластик заходил взад-вперёд по бумаге, затирая карандашную помету. Дверь огрызнулась, клацнула щеколдой, и на пороге возникла равносоставная фигура низенького, но плечистого санитара.

— Звонок не фурычит, — добрым искусственным голосом сообщил Глеб.

— Мужик! — Крепыш заложил большой палец за пуговицу стиранного-перестиранного больничного халата и принял угрожающую позу. — Читать умеешь? Вторник и четверг для посетителей — неприёмные дни.

Глеб покосился на табличку и вежливо прикрыл ладонью зевок.

— Я не посетитель. — Он поскучнел, бросил камень в сторону и полез в карман. В его руках мелькнуло служебное удостоверение с золотым тиснением двуглавого орла. Крепыш протянул мягкую, будто без костей ладонь и, близоруко щурясь, попытался перехватить свидетельство.

— Мужик! Читать умеешь? — Глеб зло перекривлял санитара и отстранился. — Вот и читай, а руками не трогай.

Переводя взгляд с удостоверения на его владельца — и обратно, крепыш крепко задумал, что ответить: мучил в темноте сознания желвак обратной связи, хоть какой-то реплики, но ничего так и не придумал. Лицо его сильно напряглось. В очередной раз он провёл недоверчивым взглядом по бледному энергичному лицу молодого человека, сравнил с фотокарточкой в опасном гербатом ксивнике, но всё же сдался: отстранился, пропуская того внутрь.

Сиреневый свет гудел шмелями под самым потолком, томясь в длинных матовых баллонах. Иногда он стрелял люминесцентными пунктирами неисправных стартеров и косо мазал о белый кафель, сползая хитрыми зигзагами от стены к стене. Глеб терпеливо и послушно последовал за ломаными линиями слепяще-электрического света. В озонированном, процеженном сквозь фильтры воздухе не смела барражировать ни одна пылинка, ни один посторонний запах, кроме медицинского, не вился в нём. Его горчично-эфирный дух гулял по закоулкам унавоженной больничной нивы, будучи не просто запахом, а солью, сущностью и атмосферой административного учреждения.

В ординаторской под низко опущенным светильником, похожим на шляпу боливар, с абажурными полями, сидели за овальным столом двое в белых халатах и играли в нарды. Протяжно волоча сланцы, они перевалились навстречу, заинтересовавшись незнакомой персоной. Иванголов представился: назвал свою фамилию, подкрепив её всё тем же документом, и назвал чужую, отлив единосложным «Где?»

Александра Аткарцева — подпольное имя Санчо (записано в деле) — Глеб отыскал в цоколе здания южного крыла, в блоке помещений, переоформленных в изобразительную студию с экспозиционным залом, арт-терапевтической комнатой и лекторским залом. Через стеклянную дверь, закрашенную белой краской до половины, подле доски, в энтропических разводах от мела и мокрой тряпки, он увидел долговязого небритого человека с водянисто-голубыми глазами и густыми чёрными кудрями, похожими на кукурузные рыльца. Перед ним на составленных стульях сидело человек пятнадцать разновозрастной аудитории. Мужчина умоляюще простирал к ним руки, приподнимая полы расстёгнутого пиджака, и выписывал в воздухе какие-то фигуры.

Через пять минут всё было кончено и пациенты печально разбрелись по коридору. Человек, не замечая гостя, двигал опустевшие стулья, однообразно выстраивая их в две шеренги. Где-то этажом выше монотонно подвывал пылесос, и, маскируясь посторонним звуком, Глеб бесшумно скользнул в опустевшую подслеповатую комнату, минуя высокое, с дверной проём, потёртое, трёхстворчатое трюмо.

— Миру вообще не нужны новые знания, если посмотреть какое количество знаний уже существует, — сказал он и несильно хлопнул лектора по его плечу. Тот вздрогнул.

— Простите, не имею чести знать вас.

— Извини, Александр Ильич, не представился. — Глеб фальшиво сконфузился и снова потянулся к обвислому карману за красной коркой, довольно отмечая, как собеседник изменяется в лице. — Лелеял безумные надежды никогда с тобой не видеться. Но ты моих надежд не оправдал.

— Я вам так скажу, — человек потёр ладонями о брюки и задвигал тощими плечами, — не все здесь оправдывают наши надежды!

— А в это прям в точку! — утвердительно хмыкнул Глеб. — Есть вещи, которые возможно затолкать в себя только по принуждению.