Антон Евтушенко - Симптом страха

— Мы про книгу говорим, — возразила Нэнси, но вконец запуталась. — Или про звезду?

Фалик засмеялся и дурашливо подтолкнул Саву в бок.

— Где ты её откопал, такую целеустремлённую? Нездоровый интерес, — это он обратился уже к Нэнси, — плодит нездоровые влечения.

Нэнси показалось, её пристыдили, и она очаровательно покраснела, что — однако! — не умалило героической тщетности её попыток добиться властности над фактами.

— Это не мой интерес, а подруги. Она со своим бойфрендом решила, что факсимильное издание «Дьявольской библии» существует в уменьшенном варианте и находится где-то в пределах Ленинградской области.

— Если бы это было так, я бы уже знал, — расхохотался Фалик. — Репродукционными переизданиями литературных памятников я занимался, когда ушёл с фабрики, а я таки ушёл — и снова со скандалом. Обосновывал я это заботой о пополнении фондов библиотек. Тебе доводилось что-то слышать про ленинградские объединения книжников? Ну-ну… Я, к примеру, участвовал в народных комментариях к «Германтам» 49 49 правильное название «В сторону Германтов», третий том из семитомного произведения М. Пруста «В поисках утраченного времени», написанный писателем в 1921 г. . Это уж потом Шпигель фарцевал в восьмидесятые! — Старик злобно перекривлял Саву и снова обратил своё внимание на Нэнси, моментально сменив на милость гнев. — Да-да, я был не только фарцой, но и бескорыстным альтруистом, бесконечно преданным и верным книге. А твоя подруга, она что, мистификациями интересуется?

— Скорее она интересуется оккультизмом и, может, совсем немного, сектантством.

— Скажу честно, у меня нет опыта адепта секты, но в моей жизни были два писателя, которые меня чуть не сделали сектантом. Это Кейс и Леланд. У обоих я украл по книге, но мне и этого хватило. «Кибалион» 50 50 букинист, к сожалению, не уточняет, кого именно — Харриет или Фостера — он имеет в виду, упоминая фамилию Кейс. Семейная чета Кейс определённо могла бы иметь отношение к «Кибалиону», однако споры относительно истинного авторства ведутся, не утихая, и поныне. Официально автор герметического сборника, изданного чикагским издательством «The Yogi Publication Society» в начале прошлого столетия, пожелал остаться неизвестным, подписав свои труды под псевдонимом. Версия о том, что это был Фостер, основавший спустя десять с лишним лет после издания «Кибалиона» всемирно известную школу В. О. Т.А., не выдерживает критики, поскольку на момент издания сборника он только начинал оккультные практики по герметизму, хотя уже тогда и вёл активную переписку с Уильямом Аткинсоном, до сих пор считавшийся более вероятным претендентом на авторство трактата. Неофициально, в литературных кулуарах высказываются мнения, что Харриет, будущая жена Кейса, действительно могла быть — но не автором, а соавтором «Кибалиона». В этом ей могли бы помогать Клаудия Брэгдон и Энн Дейвис. В самом деле, в неподражаемом стиле «Кибалиона» улавливается женская рука. и «Арадия» — это, конечно, чтиво для сильных духом. Если ваша подруга из таких, рекомендую, но, к сожалению, не располагаю оными. Впрочем, для любителей оккультного кое-что в загашнике имею.

Фалик, не торопясь, доковылял до одного из шкафов, приоткрыл дверцу и перебором двух пальцев пробежал по корешкам, заваливая их на бок. Запнулся, обернулся и многозначительно глянул на Саву.

— Хватит блымкать, глаза как две очкастые пельмени. Подсоби-ка мне!

Тот растерялся, не ожидал такого. Недовольный тоном старика, он поднялся, заложив кулаки за спину, потянулся, хрустнув позвонками, и с великой неохоткой залез на стул-стремянку, небрежно опёрся локтем об оконный притолок.

— Заколыхался прям весь, — недовольно пробурчал Сава. — С чего бы?

Вместо ответа он заполучил опрятный штабель книг, и пока Шпигель рылся в глубинах шкафа, штабель превратился в шатающийся «вавилон».

— Тормози нагружать! — запричитал Сава, задыхаясь от веса книг. Верхний ярус башни оплывал, и пара томиков со стуком грохнулись на пол.

— Зёма, морячок тот с итальянским изданием «Живаго», вполне ожидаемо свинтил из страны, — продолжал как ни в чём не бывало Шпигель, мало внимая репликам Савы. — Ровно за год до ввода наших войск в Афганистан. В Копенгагене сошёл на берег и на корабль больше не вернулся. Кажется, с помощью русскоговорящего осси 51 51 от Оst (нем.) — восток, гражданин ГДР. на пароме переправился в Путтгарден, а оттуда в Гамбург поездом — тогда это были федеративные земли. Попросил убежища, но ему отказали, а пока пытались выдворить из страны, он показал властям средний палец — заключил фиктивный брак с одной фройляйн, заполучив официальное гражданство. Тётка, кстати, была трачена молью, старше его, кажется, на двадцать лет. Но, в общем, не о том я! — Он неожиданно прервал рассказ и с торжествующим видом извлёк предмет долгих поисков. — Последнюю весточку от него я получил на сорокапятилетие. Он прекрасно помнил о моей страсти к книгам и прислал вот это!

Фалик передал запаянную в плёнку книгу. В руках у него остался серый прямоугольник, подложенный на переплёт под тонкую резинку. Резинка, едва её тронули, лопнула, высвободив вскрытый конверт с гашёной маркой.

— Что это? — спросила Нэнси.

— Ещё один лауреат престижной премии, которого запретили к печати, — пояснил Фалик. — Британский Пастернак — Ахмед Салман Рушди. Эту книгу, как и в случае с «Доктором Живаго», автор был вынужден печатать не на родине, в Британии, а в ФРГ. Кстати, Рушди повезло ещё меньше, чем Пастернаку — его приговорили к смертной казни за этот текст. Весь магометанский мир подписался под знакомыми уже словами: «Не читал, но осуждаю!»

Нэнси приняла книгу из рук Фалика. Том был увесистым. На обложке издания, оформленного более чем скромно, значилось: «Die Satanischen verse». В правом нижнем углу стояла надпись «Verlagshaus Artikel 19, GmbH». Она перевернула книгу и с удивлением обнаружила на обороте второй титул. Он был оформлен в той же коричневой цветовой гамме с геометрическими и цветочными мотивами по краю. Название книги было по-английски: «The satanic verses».

— Сатанинские стихи, — перевела Нэнси. — Это поэзия?

— Ну, если стихи, — растолковал по-своему старик, — значит поэзия. Хотя ничего определённого не могу сказать. Как видите, книжатинка целковая, в соплю умасленная…

Нэнси в недоумении пожала плечами.

— Какой смысл в книге, если её нельзя не только прочесть, но даже полистать?

— Ну, как сказать… — Фалик всерьёз или в шутку скопировал движение плечами. — В наше время считалось моветоном сбросить целлофан, если таковой был задуман издателем. Двадцать лет назад советские книжники брали в расчёт, что «сопля» — первый признак того, что книга мейд-ин-не-наша.