Александр Торик - Флавиан. Восхождение

— И этот не живой!

Дальше провал.

Следующее воспоминание начинается с корабельного трезвона в рынду архондаричего, его гулкий покрик по коридору: «Бдению время, молитве час! Прилежно возопием Богу: "Господи! Иисусе Христе, Боже наш, помилуй нас!"», — который заставит подняться и мертвого.

Помню, как что-то подняло меня, заставило быстро переодеться в чистую одежду и, превозмогая боль в раздувшихся ногах (пришлось обуть шлепанцы для душа, в мокасины ступни не влезали), подниматься ПО СЕМИ ЛЕСТНИЧНЫМ ПРОЛЕТАМ в мой любимый Покровский храм. Первый, кого я увидел, подойдя к своей любимой стасидии, был сидящий в ней Флавиан!

— Ой! Прости, Леша, занял твое место! А я подумал, что ты отдыхаешь и не придешь!

— Две красненькие и одну желтенькую выпил? — это все, что я смог выдавить из себя от возмущения.

— Забыл… — смиренно потупил глаза Флавиан.

Что-то произошло со мной там, на горе, на вершине Афона, какая-то метаморфоза.

Вроде бы я все еще тот, что был до того восхождения, а уже и не тот…

Не знаю, как это объяснить, но тот мирный дух, что пришел ко мне после молитвы в храме Преображения, не покидает меня до сих пор.

«Бог — мой! Я — Божий!» — это непоколебимое знание теперь дает мне силы в любых жизненных ситуациях, проблемах и скорбях.

Иногда мне снится, что я снова стою на небе рядом с Флавианом, Лао Димитрием, Игорем, Эдуардом — всеми теми, кого я люблю и кто мне дорог, и еще со многими теми, кто мне не знаком.

Но я чувствую, что и с ними меня тоже связывает Любовь.

Которая есть Бог.

Я смотрю в их светлые лица, и в каждом из них мне видится улыбающееся лицо «монаха» Феологоса.

И, просыпаясь, я знаю, что так будет.

Надо только, не прерывая усилий, падая, изнемогая, задыхаясь и умирая от бессилия, продолжать восхождение внутри самого себя, восхождение длиною в жизнь.

Повторяя с каждым вдохом и выдохом, с каждым ударом сердца:

— Господи! Иисусе Христе! Помилуй мя!

Иринка, кстати, сразу почувствовала во мне эту метаморфозу. Ну да, она же — женщина! Ей положено все чувствовать!

— Ты, Лешка, вернулся какой-то не такой, — сказала она, встретив меня на пороге, когда я ввалился на крыльцо, опаленный греческим солнцем, все еще в банных шлепанцах (ноги пришли в нормальное состояние только дней через пять после возвращения), с рюкзаком за спиной и двумя пятилитровыми канистрами греческого оливкового масла в руках.

Взяв в свои ласковые ладони мое бородатое, обветренное на вершине, со слезающей от солнечного ожога кожей лицо, она чутко вглядывалась в него какое-то время, потом приподнялась на цыпочках и поцеловала.

— Но такой ты мне даже больше нравишься! — заявила она, обнимая меня за шею.

— В дом пустишь?

— Ты представляешь, что там сейчас с тобой будет? Они только что проснулись и уже кидаются подушками!

— А кому сейчас легко! — вспомнил я свою старую любимую поговорку.

И добавил новую:

— Надо еще немножко потерпеть, а потом помрем, и все будет хорошо!

— Аминь! — ответила любимая жена.

Новосергиево. 7 марта 2010

Доброе утро (греч.)

Доброе утро, отец (греч.)

Как вы? (англ.)

Всё замечательно (греч.)

Первый этаж для отца! Только первый этаж! (англ.)

Хорошо! Хорошо! (англ.)