Александр Торик - Флавиан. Восхождение

А бедный Флавиан даже без рюкзака тащил на своих больных ногах сто сорок! Почувствуйте разницу! Я ее чувствовал! В том, что начинал уже потихоньку ныть (про себя, конечно!), раздражаться на выскальзывающие из-под подошвы камни, на трущую плечо лямку рюкзака, на бьющуюся о бок в ритм шагов пластиковую фляжку, на…

Да, на многое я уже начинал внутренне напрягаться!

В отличие от меня, Флавиан был светел, и хотя изможден, бледен, но радостен. Я бы даже сказал так: «Лицо его освещалось неким вдохновением изнутри!» Хотя идти ему явно было все тяжелее. Он перешел на «гусиный шаг», ставя ступню шагающей ноги пяткой на уровне носка стоящей, одновременно вонзая в грунт наконечник противоположной ноге горной палки.

Топ-топ, топ-топ, ритмично и размеренно, согласуй шаги с дыханием, и при каждом шаге шепотом выдыхая: «Господи — Иисусе — Христе — помилуй — мя! — Господи — Иисусе — Христе — помилуй — мя!»

Совсем стемнело.

Теперь уже не видно было совсем ничего, кроме освещаемого слабым налобным фонариком отрезка тропы в несколько метров перед тобой. Какое-то время впереди еще слышались шаги и перестук ударяющих по камням горных палок, изредка перемежающийся отдельными словами уходящих вверх наших спутников, затем и эти звуки пропали. Только молчаливо идущий метрах в пяти впереди Флавиана Игорь все чаще останавливался, поджидая батюшку и напряженно вглядываясь в его слабо подсвечиваемое фонариком лицо.

Через каждые тридцать — сорок шагов Флавиан останавливался, зависал, опершись плечами в торцы рукояток выставленных вперед палок, затем, слегка отдышавшись, не переставая молиться, продолжал свое восхождение. Хорошо еще, что с наступлением темноты спала жара и, по мере нашего продвижения вверх, мы все сильнее ощущали периодические дуновения освежающего ветерка.

Трудно понуждать себя идти вверх, когда не видишь конкретной цели, не видишь места прибытия, а только нудную, утомительную дорогу, с осыпающимися из-под ног камнями, с давящей на плечи ношей, с тусклым светом, освещающим лишь малый отрезок пути перед тобою.

Тем более, когда конечная цель тебе не известна, ты не был там и не знаешь, что это такое и вообще стоило ли тратить силы, чтобы туда идти! Ты просто поверил кому-то, сказавшему, что она есть, эта цель, и что там есть то, ради чего стоит, изнемогая от усталости, борясь с раздражением и унынием, все-таки заставлять себя поднимать ноющую натруженную ногу и делать еще один шаг, и еще один, и еще…

И неизвестно, сколько еще таких вымученных шагов на пределе физических и душевных сил тебе предстоит сделать! Ты просто веришь, что эта цель когда-нибудь будет достигнута, что каждый твой шаг приближает тебя к ней ровно на один шаг и что тебе придется сделать еще ровно столько шагов, сколько их нужно сделать, чтобы дойти до этой долгожданной цели. А можно сесть и сидеть, хныча или ругаясь, или тупо молчать в изнеможенном бессилии, но тогда цель перестанет приближаться к тебе.

Все как в жизни.

Как важно в таком пути иметь перед собою того, кто тоже идет к той же цели, что и ты, причем так же тяжело и мучительно, а быть может, еще тяжелее, чем ты, еще мучительнее, но идет! И освещает своим фонариком путь еще на несколько шагов дальше, чем можешь осветить ты. Он тоже верит в достижимость конечной цели, как и ты, и своим движением впереди тебя он укрепляет и твою веру, придает тебе силу и желание идти за ним дальше, не отстать и не остаться в темноте, дойти и разделить с ним радость обретения!

Впереди меня шел Флавиан. По горе и по жизни. Нашей целью была вершина. И на горе и в жизни. А на вершине — Преображение.

Флавиан остановился:

— Все, Леша! Сил больше нет, давай посидим! — Он грузно, со стоном опустился на какую-то возвышающуюся на обочине кочку.

Свет Игорева фонарика, оторвавшийся от нас в темноте метров на десять, тоже замер.

— Игорек, привал! — крикнул ему я.

Светящаяся точка начала спускаться, приближаясь к нам. Игорь подошел и присел рядом с нами на обочине тропы.

— Интересно, далеко еще до Панагии? — поинтересовался я, сам не знаю у кого.

— Трудно сказать, — ответил Игорь, — может, километр или три, а может, и метров сто. Мне говорили, что Панагия появляется внезапно, в конце этого ущелья, по которому мы сейчас идем. Идешь, идешь, а потом раз — и уже Панагия! Там наши ребята небось уже нас ждут, очаг разожгли, поесть организовывают. Отец Димитрий небось свой хитрый чай заваривает!

— Пошли! — улыбнулся, вставая, Флавиан. — Уж очень ты, брат Игорь, аппетитную картинку нарисовал, у Лешки вон уже слюнки текут!

— Ничего не текут, — ответил я, поднимаясь, — хотя чашечку живительного улуна сейчас бы в самый раз!

Мы двинулись дальше.

Панагия и вправду появилась внезапно! Точнее, внезапно вверху впереди, метрах в сорока, засветился фонарик, и голос Эдуарда позвал:

— Отец Флавиан! Батюшка! Это вы?

— Мы! — исторг из работающих как кузнечные мехи легких придушенный возглас Флавиан.

— Поднимайтесь сюда, отец Флавиан, вы уже почти пришли! — Эдуард осветил своим фонариком сверху оставшийся нам отрезок тропы. Пройдя еще метров двадцать, мы увидели выделяющийся четким контуром на фоне ночного неба известный нам ранее только по фотографиям купол маленького скита Панагии. Он оказался всего в полусотне шагов от места, где мы поднялись из ущелья. Из-под двери скита приветливо выбивалась полоска гостеприимного света.

Даже не мог себе представить раньше, сколько радости может вызвать у меня встреча с человеком, с которым расстались всего пару часов назад.

— Брат Эдуард, здравствуй! — приветствовал его я. — Как там наш ужин? Лао Ди уже заварил улун?

— Наш ужин, брат Алексей, — улыбнулся в свете фонаря Эдуард, — находится, вероятно, метров на триста или четыреста выше! А может, уже и на все пятьсот!

— Не понял! — вынырнул из темноты Игорь. — А где ребята?

— Они сейчас поднимаются последний пятисотметровый отрезок пути на вершину. Меня они оставили здесь, чтобы предупредить вас о том, что будут ждать наверху!

— Ничего себе! — не мог въехать в ситуацию я. — А чего они туда пошли-то сейчас? Мы же договорились отдыхать в Панагии и утром, перед рассветом, начинать последний подъем, как это делают обычно все паломники! И кто тогда там? — Я показал концом палки на свет из-под двери скита.

— В этом все и дело! — снова улыбнувшись, ответил Эдуард. — Там находятся рабочие-албанцы, которые ремонтируют Панагию и что-то строят на вершине. Они не пустили нас к себе, сказав, что у них нет места, и жестами показали идти на вершину!

— Чего! — рассвирепел бывший спецназовец Игорь. — Да они у меня сейчас сами ночевать будут в овраге! Не пустить паломников! Пошли! Сейчас я посмотрю, как эти «албаносы» не пустят ночевать нашего батюшку!