Элеонора Браун - Мой собственный Париж [litres]

В ответ на мое фанатское письмо он прислал рукописную записку с обратным адресом на конверте. Понятное дело, я восприняла это как приглашение – каждый совершает ошибки по молодости, и держа в руках охапку оранжевых ноготков, купленных на ближайшем рынке, постучала в огромную резную деревянную дверь белокаменного дома семнадцатого столетия на левом берегу Парижа.

– Простите, я вас знаю? – спросил черноволосый мужчина с усами в тон и завораживающими глазами сине-голубого цвета, полных любопытства.

Я замялась и буквально лишилась дара речи, осознав, что совершила ужасный faux pas [2] Неверный шаг. – ведь он ежедневно получает письма от поклонников со всего мира. Моя юношеская или же наивная уверенность куда-то резко улетучилась. Что я о себе возомнила? Разве я и вправду думала, что смогу повести себя и с теми студентами-медиками, и с известнейшим писателем вот так?

– Минуточку, – сказал он и захлопнул дверь.

Сгорая от стыда, я прислонилась к деревянному проему коридора, который сиял солнечными лучами, исходящими из стекол в стиле арт-нуво, я так старалась сделаться маленькой-маленькой, лишь бы убежать подальше от этой спиральной лестницы, этого дома. Однако буквально через мгновение он вернулся.

– Не хотите ли чашечку кофе?

Я кивнула и таки выдавила:

– Конечно.

Уже через несколько минут мы шли по узкой улице Rue de Bac в направлении небольшого кафе, в котором он был постоянным посетителем и где на цинковой стойке его уже ждала чашка кофе и сигара.

– А для девушки? – поинтересовался мужчина за барной стойкой у месье Гари.

– Она будет то же самое.

Так я впервые выкурила сигару и выпила свой первый эспрессо с известным французским писателем, стоя за стойкой и пытаясь не поперхнуться и не съежиться от горечи кофе, прилагая все свои умственные усилия, дабы звучать образованной и глубокомыслящей.

Он же ни словом не обмолвился о моих неуклюжих попытках казаться благородной. Великодушный человек, он рассказал мне о своей жизни, о том, что на днях расстался со своей женой, актрисой Jean Seberg, и об их распрях о доме на Майорке. О всех тех «обыденных» вещах для столь известного писателя. Мы совершенно не говорили о литературе, хотя я мечтала поговорить именно о ней. Все же эта встреча в кафе убедила меня в моем намерении начать писать. Однако мне потребовался не один год, чтобы все так же в Париже найти подходящую историю. Где-то в сентябре моя подруга Сара пригласила меня в еще не реконструированный район Marais показать, где во времена немецкой оккупации пряталась ее мама. Семья ее мамы была арестована французской полицией, а ей самой пришлось скитаться и прятаться, носить желтую звезду на одежде и ходить в школу до самого освобождения Парижа. К сожалению, ее семья так и не вернулась.

Я никогда не ощущала так близко войну, как тогда, стоя на узкой улице rue des Rosiers напротив ее дома в еврейской части города, у здания, где столь много жизней были затронуты одной трагедией.

Меня всецело пленило то столкновение настоящего и прошлого, которое я ощутила, представляя жизнь мамы Сары. Казалось, призраки парили не где-то вне досягаемости, а прямо там, в глубине темных ниш здания. Я никогда не забуду ту дрожь от встречи с прошлым.

Восхищение Парижем – это наша семейная черта. Мои дядя и отец, родом из Чикаго, не имея ни капли французской крови, были настоящими франкофонами. В детстве мой отец читал мне Чарльза Диккенса «Повесть о двух городах», издательства XIX века, со страшными, вырезанными по дереву иллюстрациями. По сюжету, Париж был полон революционеров, мужчин в сюртуках и Мадам Дефарж, сражающей всех своим злобным взглядом.

Мой дядя, изначально живший с нами, как истинный франкофон, переехал жить на левый берег Парижа. Переехал он туда с целью «изучения искусств», так он называл то, что в реальности сводилось к распитию немыслимого количества красного вина. Он рассказывал истории, в которых после ночи «празднований» в пять часов утра они с друзьями, одетые во фраки, оказывались в районе Les Halles , знаменитом парижском рынке, где завтракали луковым супом рядом с мясниками, разделывающими туши в своих кровавых фартуках. Рассказывал, как студия его преподавателя Жоржа Брака была настолько холодной, а сам учитель был таким скупердяем, что дяде пришлось просить маэстро подбросить хоть чуть больше углей в печку, так как цвет кожи модели уже синел. На что Braque указал ему на выход и выпроводил на улицу. Его истории обнажали настоящую «земную» обстановку жизни Парижа, которая шла вразрез с фотографиями, которые я видела в журнале Vogue, где худые, с взъерошенными волосами модели, одетые в модные пальто Chanel , несли собачек в своих дамских сумках. Гламур и грязь в этом городе всегда шли бок о бок.

Когда мой отец услышал историю о маме Сары, прячущейся в Marais во время войны, он протянул мне тоненькую книжку с романом Жоржа Сименона и сказал:

– Прочитай это. Место действия – Париж.

Мне же поначалу казалось, что эта книжка слишком старомодная.

– Может быть, она поможет тебе рассказать эту историю, – ответил он, устав от выслушивания наваждений, которые преследовали меня после истории мамы Сары.

Я всецело возлагаю вину за свое увлечение криминальной литературой на комиссара Мегрэ, главного героя романов Жоржа Сименона, бельгийца по рождению, пришедшего на парижскую сцену своего рода аутсайдером. Хотя именно Агата Кристи известна во всем мире как королева криминального жанра, Жорж Сименон продал почти столько же книг – от 500 до 700 миллионов экземпляров по всему миру из 570 написанных им книг.

Именно его романы о приключениях комиссара Мегрэ захватили мое воображение. Стоило ли мне подойти к пониманию парижан подобно тому, как расследовал свои дела худощавый комиссар Мегрэ, романы о котором так пленили меня? Быть может, так я бы смогла смешаться с толпой и понаблюдать жизнь парижан изнутри, прежде чем начать рассказывать свою историю. Вычислить тот код, с помощью которого они общаются, и выяснить, скрывают ли они что-то за своими манерами. Быть может, кипящие внутри страсти, ведущие к кровопролитию. Кто как не я может расследовать это дело – не в качестве пассивного наблюдателя, а эксперта, что сумеет отметить все детали, уловить нюансы, скрытые под завесой возможности, и мотивы?

Я отождествляю себя со следователем, потому как я всегда находилась за пределами, пытаясь отыскать вход. Детективная литература всегда описывает Париж на фоне серого, пасмурного неба, под которым на мощеной улице лежат один или же два трупа, конечно же, найденных не кем иным, как комиссаром Мегрэ, потягивающим трубку.

Хотя эпоха Мегрэ, казалось бы, осталась уже далеко позади, конец его истории еще не настал. Его «старый офис» в полицейском управлении по адресу: 36 Quai des Orfévres , парижская префектура (в народе его называют просто «36»), теперь уже без угольной печи, принадлежит аккуратному комиссару с ноутбуком. Само подразделение Мегрэ, Sûreté , больше нет, оно было реорганизовано и переименовано в бригаду Criminelle , элитный убойный отдел Парижа. С незапамятных времен здесь, под стропилами, на чердаке здания номер 36, офицеры вывешивали сушиться окровавленную одежду с мест преступления.