Элеонора Браун - Мой собственный Париж [litres]

Эта традиция и по сей день неизменна. Неизменен и вид с крыши, любезно показанный мне членом Бригады Criminelle . Вид на Сену и весь Париж, открывающийся перед нами. Захватывает дух. А под нами – подземные камеры, которые датируются временами Французской революции или же ранее.

Это и стало моей работой: писать детективно-криминальные истории à la parisienne , место действия которых – Париж наших дней. Таким образом, я, как сторонний наблюдатель, могу исследовать и утолять жажду любопытства.

Улицы остались такими же, что и во времена Мегрэ, однако сегодня пятая французская республика – это смешение культурного наследия всего мира. Для меня это означает, что, несмотря на то, насколько хорошо мне знакомы все мощеные улицы Парижа, в этом городе всегда будут существовать закрытые анклавы и потаенные миры.

Как отметил Эдмунд Вайт и множество других людей, чтобы узнать Париж, нужно быть flâneur [3] Фланер – фланирование означает прогулку с целью развлечения. , прогуливаться по городу и быть готовым, что непредвиденные причуды нападут на тебя и оставят тебя озадаченным. В моем случае эти причуды заставили меня обратиться к детективному жанру. Нужно было измерить пульс района, оценить его ритм и знать наизусть все от липовых деревьев, обрамляющих его бульвары и до тайных проходов XIX века. Только по-настоящему ощутив его ритм, я могу продолжить поиски материалов для романа.

Писатели, подобно детективам, всегда должны задавать себе вопрос: «А что, если?», что я и продолжаю делать со дня, как моя нога впервые ступила на мощеную мостовую этого города.

Как гласит народная поговорка, детективы следуют за своими носами, как только они почуют ложь в ответах, когда произойдет что-то необъяснимое – наступает заветный момент, они понимают «Что-то тут неладно, – именно этот момент побуждает нас задавать вопросы и сомневаться. Брошенный украдкой взгляд, тень, скрывающаяся от посторонних глаз в глубине кафе, что так сложно вспомнить. В Париже тем, кто хочет исчезнуть, всегда возможно это сделать через запасные ворота задних дворов, с помощью крытых проходов города, по серым цинковым крышам или же под землей через подвалы или старые бомбоубежища времен Второй мировой войны.

Все, что должен сделать писатель, это спросить: «А что, если?», и история сама вырисуется перед его глазами. Я представляю, как испаряется очередь к tabac у метро Pigalle , как группа подростков разделяется на три, чтобы обворовать ничего не подозревающих туристов, художника, закрывающего ставни на пятом этаже, дабы скрыться от уличного шума, мужчину, входящего в ювелирный магазин на Елисейских полях в так называемом «Золотом Треугольнике», держащего пистолет и собирающегося совершить одно из многочисленных преступлений.

Как много времени и сил нужно потратить, чтобы описать Париж 90-х на уровне местного, чтобы отобразить все скрытые дворы и теневые миры этого города, обновляя тот образ Парижа, что исследовал Мегрэ.

За все года мне не раз пришлось встречаться с полицией, и чтобы узнать больше, я отправилась выпивать с местными полицейскими. Так, мне посчастливилось однажды получить приглашение и присоединиться к группе полицейских, выпивающих в одном из баров на берегу Сены, напротив 36-го дома.

Пьяный молодой человек в поисках драки вошел в бар и подошел к нашему столу, к столу полицейских не при исполнении. Кто знает, почему именно к нам? Я полагаю, ему просто не повезло. Он начал свой пьяный монолог. Если вам приходилось такое видеть, то вы наверняка можете себе представить, что это был за монолог. Этот парень был из таких, что хочется уйти до того, как он начнет буянить. Несколько офицеров сначала поговорили с ним, а затем вывели его из бара. Он уселся на тротуар, и один офицер из полицейского управления, больше похожий на бухгалтера, остался сидеть с ним напротив la maison , так зовется Префектура. Он еще долго разговаривал с ним посреди курильщиков и обыкновенных прохожих, он просто говорил с ним, а не пытался его принизить. Я вышла покурить на улицу и застала их за беседой. Я не вмешивалась в их разговор, так как мне нечего было добавить, и мне совсем не хотелось спровоцировать настолько пьяного человека. Когда я позднее вышла, они все еще продолжали беседовать. Полицейский начал мягко задавать ему вопросы. Быть может, паренек расстался с девушкой, лишился работы или же просто это был плохой для него день. Я так никогда и не узнаю.

Все это полицейский делал по собственной воле, никто не заставлял его это делать, пока его коллеги отдыхали. Возможно, ему просто было приятнее за пределами бара, или он наслаждался видом на Сену, или разговором с этим парнем, но тогда мне показалось, что на его месте комиссар Жюль Мегрэ поступил бы точно так же. Непререкаемый и всезнающий Мегрэ, порой кажущийся идеалом отца, разбирался в людях и знал, что, если просто быть открытым к людям, они сами расскажут тебе свои истории. Предотвращение катастрофы, предотвращение конфликта, считывания знаков того, что ситуация может вот-вот выйти из-под контроля. Может быть, их этому учили в полицейской академии. К тому времени, как молодой человек наконец ушел (он все еще был совсем далек от трезвости), на лице офицера появилась улыбка. Я так никогда и не узнаю, что же случилось с этим парнем после, но у меня было чувство, что он просто дойдет до дома и уснет. Наутро он не будет чувствовать себя униженным и потерянным, его встретит лишь жуткое похмелье.

Романы Жоржа Сименона полны следователей, полицейских на их ежедневных облавах, соседей жертв, консьержей отелей, все это отражало дух Парижа, который сейчас существует только в нашем воображении. Время, в котором невозможно было представить мобильные телефоны и домофоны, когда, чтобы войти в дом после полуночи, нужно было звонить консьержу. Все знали все про всех, в этом городе закрытых дворов, высоких стен и настороженных глаз. Я думаю, что и сейчас знают. Парижане курили и пили утром, днем и ночью. От мужских шерстяных пальто и шапок исходил пар, когда те входили из влажного зимнего вечера в теплое кафе с горящей угольной печью. Люди знали своих соседей. Стукачи стучали. Подруги общались друг с другом, а тещи все так же сетовали на мужей, связи между людьми поражали, зачастую сплетаясь в паутину лжи и обмана.

В этом запутанном мире Мегрэ продолжает быть над всем, упорно задавая вопросы, отвергая версии, подпаливая трубку, когда та гаснет, пока сидящий напротив него в кресле подозреваемый знает, что это все только вопрос времени. Как и Мергэ. Он пьет за обедом, иногда злится настолько, что даже заказывает бутерброды и пиво днем. В августе он уезжает в отпуск с мадам Мегрэ, если только не происходит очередное дело, но разве такое бывает? – и оно удерживает Мегрэ в жарком, безлюдном Париже. Но некоторые из его расследований заносят его в сельскую местность, где в полностью герметически закрытых деревнях ничто и никто не проходит незаметно. Как и во многих культурах, посторонний человек, прибывающий в маленькую французскую деревню, часто встречает недоверие, особенно если тот отличается от местных.