Элеонора Браун - Мой собственный Париж [litres]

Когда я уставала от работы, я шла гулять по местам, где еще не была раньше. Каждым новым местом могла стать либо маленькая улочка, либо целый район, кладбище, музей, парк или магазин. Я хотела понемногу за каждый раз исследовать город, без спешки. Зима – потрясающее время для прогулок по Парижу, когда туристов совсем мало, и город просто занят своими делами. Я гуляла по большим бульварам и узким переулкам. Как-то я шла в кино на «Потомков» и проходила мимо обледеневшего канала Сен-Мартэн, когда снег падал с очень низких облаков. Я бродила под оголенными ветвями в саду Тюильри и вокруг большого фонтана в Люксембургском саду, и вода в фонтане замерзла так, будто это была каскадная ледяная люстра. Во время зимних распродаж я копалась в куче уцененного женского белья в Printemps, хотя мне было не для кого его надевать. Я восхищалась торжественным видом Пантеона и витражной драгоценной шкатулкой, которая находится в часовне Сен-Шапель. Наблюдала, как белые облака моего дыхания рассеиваются в величественном нефе парижского собора Notre-Dame. Я была у могил Жан-Поля Сартра, Симоны де Бовуар, Сьюзен Сонтаг, Маргарет Дюрас, Виктора Гюго, Марии Кюри. Я поднялась на купол базилики Сакр-Кер. Я заглянула в темные чугунные семейные часовни, загнивающие среди могил на кладбище Пер-Лашез. Я гуляла по туннелям катакомб. Париж кажется неплохим местом для мертвых – по крайней мере, точно с хорошей компанией.

В Париже я делала все то же самое, что полагается туристам, но не спеша, в своем темпе, руководствуясь только своими интересами. Я разглядывала людей, витрины, здания, смотрела на небо, на тротуары и на собачье дерьмо на тротуарах, которого было в большом количестве. Я смотрела на реку. Однажды ночью я увидела, как две гигантские крысы радостно прыгнули в мусорное ведро на мосту Мари, пискнув что-то напоследок. Постоянно что-либо замечать – это как защита от скуки. Мне нравится, что я одна и что мне не нужно превращать все, что я вижу, в разговор, пытаться подбирать слова и выражать свое мнение на что-либо. Дни, проведенные в одиночку, не зависят от настроений, желаний и предпочтений других людей. Кроме того, мне не нужно ставить под угрозу собственные желания, потому что они не влияют ни на кого, кроме меня.

Поскольку Франция – это родина кулинарных гениев, я очень много ела. И, поскольку я была одна, я ела все, что хотела и когда хотела. Жареная курица на поздний завтрак? Конечно. Тарт-татен с красным вином на ужин? Почему бы и нет? Я испробовала все boulangeries и patisseries и побывала во всех враждующих между собой забегаловках с фалафелем в моем районе. Нашла, наконец, силы, чтобы отведать пирог волхвов, весь наполненный внутри марципаном. Открыла в себе любовь к бретонскому масляному пирогу, который называется kouign amann (хороший бонус: он продавался в магазине самообслуживания, так что мне не пришлось ни с кем разговаривать). Через реку находился гастрономический зал в Le Bon Marche , где я восхищалась сыром, оливками, тонкими ломтиками прошутто и йогуртовым отделом, который представлял собой платонический идеал йогуртового отдела. Даже суп, который я купила в Monoprix и подогрела на своей плите, был гораздо вкуснее, чем имел на это право.

У меня, как у резидента Cité , было удостоверение личности, благодаря которому я могла бесплатно посещать почти все музеи – по сезонному абонементу через служебный вход, где, помимо всего прочего, никогда не было очередей. Я могла пройти через пару галерей Орсе, вернуться в другой день и посмотреть еще несколько, а потом прийти позже еще раз. В один дождливый день я сидела абсолютно одна в Оранжери и смотрела на водяные лилии Моне, которые в этот момент принадлежали только мне и никому больше.

Зима в Париже была гораздо интересней, чем в Нантакете, и людей было существенно больше. Однако в Городе Огней я чувствовала себя так же сильно укутанной в одиночество, как и на Острове Очень Слабого Света в мертвый сезон. Это произошло потому, что уединение было моим осознанным решением, намеренным переключением передач, а не навязанным мне из-за внешних обстоятельств. Наличие цели отличало и даже защищало мое осознанное уединение от чувства одиночества. Я приняла решение полностью погрузиться в работу, встретиться с городом на своих условиях, уйти в себя.

До сих пор я почти никогда не ощущаю себя одинокой, когда я одна, но иногда я так себя чувствую среди людей: например, на вечеринке, где я чувствую себя не в своей тарелке, или когда я злюсь на близких, или когда я устаю от пустых разговоров. Для меня одиночество состоит не в том, чтобы оставаться одной, а в чувстве отчуждения от других, в разочаровании из-за неполноты моих отношений с другими. Конечно, все отношения между людьми несовершенны, и одиночество является частью человеческого бытия. Каждый из нас заперт внутри одного сознания, одного тела, одной жизни, и поэтому мы все по своей природе навсегда одиноки. Но большинство из нас проводит всю свою жизнь, делая бесконечные обнадеживающие попытки соединить друг друга, вылезти из нашего одиночества, как птенцы вылупляются из яиц, и в этих попытках заключается великая и пронзительная красота, а в успешном итоге – большая радость и риск. В то же время люди, быть может, слишком часто забывают и пренебрегают уединением с самим собой, своеобразном собственном святилище, в котором ты одновременно являешься и королем, и королевством.

Во Франции мое одиночество усиливалось из-за языкового барьера. Город все время болтал, я могла понять случайные слова, но никогда не улавливала смысл того, что говорили. Мы хранили все в тайне друг от друга, Париж и я. Может быть, это было похоже на подводную оперу. Однажды на улице ко мне подошел мужчина и что-то сказал. Я извинилась и сказала, что не понимаю его. Чтобы вы знали, я могу справиться с этой фразой по-французски.

– А, вы не француженка? – сказал он по-английски. – Откуда вы?

– Я американка, – ответила я смущенно.

Он взял меня за руку.

– Я обожаю американцев! – сказал он.

Несколько шагов мы шли, держась за руки, но не сказав больше ни слова. Затем он поднял мою руку, поцеловал ее и ушел.

В марте, когда холодные дни стали чередоваться с теплыми, мое одиночество тоже начало постепенно таять. Мой брат приехал в город на пару дней, и ночь с его коллегами должна была выдаться отстойной, пока мы вдруг не оказались в неоновых браслетах, танцующими в три часа ночи в подземной пещере, во всяком случае, я уверена, что это была пещера. Примерно в то же время я подружилась с Кортни, американской писательницей, вышедшей замуж за француза. Моя другая подруга Мишель приехала в гости, и, когда я обнаружила себя танцующей в баре с ней и Кортни, я испугалась, что нахожусь на опасной грани обретения социальной жизни вновь.