Гюнтер Бройн - Буриданов осел
- Название:Буриданов осел
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Прогресс
- Год:1970
- Город:Москва
- ISBN:нет данных
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Гюнтер Бройн - Буриданов осел краткое содержание
Буриданов осел - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
Кайзеровский город в кайзеровскую погоду в золоченом обрамлении в тот же день был доставлен (через чердак) к Вольфам. Он висит в столовой, и его можно там обозреть: подъезд А, пятый этаж, справа. Фрау Вольф рада каждому посетителю, готовому слушать. А если симулировать интерес к голубям, то, может быть, даже удастся услышать несколько слов из уст ее супруга. Но чтобы увидеть редкое издание Мендельсона, придется примириться с необходимостью без особых удобств провести несколько часов в поезде.
Подходящим для этой истории концом был бы следующий: когда Буриданов осел выбрал наконец одну из двух охапок сена, не оказалось ни одной! Что должно означать: Карл Эрп прощается с подъездом Б. Вечером Пашке вычеркивает его из домовой книги, он выпивает еще стаканчик водки, просит передать сердечный привет Аните. Утром фрау Вольф превращается в рыбу, безмолвную и холодную. Он помогает ей отодвинуть шкаф от двери, но не слышит ни слова благодарности. Как тюремный страж, стоит она около него, когда он собирает свои вещи: папку со статьями, надувной матрац, умывальные и бритвенные принадлежности, белье, костюмы, удостоверения, лекарства, подушку, одеяло. Пашке уже бодрствует, когда Эрп с двумя чемоданами направляется к машине. Преждевременно закончившееся путешествие! Неудачный побег! Он опаздывает на службу, где его уже дожидается вместе с Хаслером преемник, чтобы принять дела. День проходит быстро в напряженной работе. Вечером Хаслер провожает его до машины, видит чемоданы и спрашивает, не уезжает ли он куда-нибудь. Напротив, отвечает Эрп, но ему приходится дать и более внятный ответ, а чтобы Хаслер его понял, он становится многословным, обстоятельно излагает доводы, отличные доводы, нравственные доводы, с частым употреблением таких слов, как семья, долг, дети, ответственность, один раз даже проскальзывает мысль о безусловной, непреложной должности отца (известная читателю по Альт-Шрадову). Хаслер понимает, чтó тут произошло, высказывает свое мнение, изложить которое можно (высвободив ради краткости из орнамента) следующим образом: бывают такие нравственные поступки, при которых нравственность оказывается мыльным пузырем! Он желает Эрпу всего плохого, Элизабет — всего наилучшего, то есть сил для сопротивления, и уходит, скрипя протезом, прочь отсюда и из книги. Эрп отъезжает, он едет через город, имеющий в это время вид столицы, оживленной, полной движения, как никогда, проезжает под двумя арками электрички, по улицам, где дозволено превышать скорость, через леса, мимо гидростанции, пляжа, школы. И останавливается: перед садовой калиткой, на которой висит табличка с его именем, перед домом, где в столовой (с террасой и видом на реку) за ужином сидят женщина и двое детей, пугающиеся неожиданного стука и появления вслед за ним человека с двумя чемоданами; он ставит чемоданы на пол и смущенно улыбается, но улыбки в ответ не получает ни от кого — ни от женщины, ни от детей, так что и сам перестает улыбаться. Женщина, правда, отвечает на приветствие, но смотрит на мужчину с таким недоумением и неприязнью, что тому начинает казаться, будто он торговец вразнос, нищий, докучливый проситель, агент по продаже вещей, которые ей совершенно не нужны, но которые он собирается все-таки всучить: то есть самого себя. Итак, улыбка замирает, он не восклицает радостно: «Вот и я, дети!» — а являет им иное выражение лица — покаянное, измученное, страдальческое, — кажется путником, попавшим под Иерихоном к разбойникам и уповающим на милосердие самаритянина, которым женщина не желает быть. Это она недвусмысленно дает ему понять, вяло, неохотно протягивая руку и тут же отдергивая ее, когда он пытается задержать ее дольше, чем требуется для короткого приветствия. Дети здороваются вежливо и холодно, с поклоном и книксеном, и выходят из комнаты. Женщина не предлагает ему стула, а он не решается сесть без приглашения, стоит между чемоданами и говорит — пристыженно, смиренно, покорно, униженно, останавливается, снова говорит, начинает сначала, меняет тон, просит, настаивает, становится плаксивым, гневным, гордым, но в ответ слышит только одно: нет, нет и нет! Он берет чемоданы, идет к машине, едет обратно в город, к Мантекам, которых не застает дома. Поехать к Хаслеру не решается. Гостиницы переполнены, да и, кроме того, берлинцам не дают номера в берлинских гостиницах. В сумерках он снова выезжает из города, сидит в загородном ресторане, пока кельнеры не опрокидывают стулья на столы. Опять едет мимо гидростанции, сворачивает к берегу озера. Холодно и темно, накрапывает дождь. Он вынимает подушку и одеяло из чемодана и пытается уснуть на заднем сиденье. Дождь барабанит по стеклу.
Это был бы подходящий конец. Но поскольку действительность редко поставляет пригодные для романов концы, а хроника больше нуждается в ясности, чем в яркости, то в фактически достоверном конце, к сожалению, меньше красоты, меньше определенности, меньше справедливости. Риплоз, этот бесплодный аккумулятор знаний, высказался так: «Верность деталям обязательна хотя бы уже потому, что Эрп никак не может уподобиться Карлу Пятому, не без оснований называвшему своего придворного биографа Иоганна Слейдана [52] Иоганн Слейдан (1506—1556) — историк, автор истории правления Карла V Габсбурга.
своим лейб-вралем». И поэтому здесь последует действительный, истинный, фактически достоверный конец (с которого книга, впрочем, могла бы и начаться: человек возвращается к своей семье; соседи, друзья, коллеги, товарищи по партии говорят: «Слава богу, наконец-то, какое счастье!» И они считают это победой нравственности. Писатель же спрашивает себя и своих читателей: на самом ли деле это так?).
Итак, истинный конец точь-в-точь походил на столь хорошо придуманный до того момента, когда Эрп вошел в комнату с террасой, поставил чемоданы, поздоровался, смущенно улыбаясь, — нет, этого он не успел сделать, потому что Катарина уже повисла у него на шее и крепко обвила ее руками, от недостатка воздуха он покраснел так же, как она от радости. Сказать что-нибудь она не успела, а он говорил только: «Да, да, да» — словно она его спрашивала, останется ли он теперь тут, что она и сделала, но значительно позже, спустя много времени, после трижды повторенного вопроса о том, что он ей привез. На бледном лице Петера не отразилось никаких эмоций, он моргая смотрел на заходящее солнце, пока не окончились бурные приветствия сестры, потом подошел, исполнил обязательный поцелуйный обряд, спросил, должен ли он теперь освободить комнату. Все это время Элизабет сидела молча и неподвижно за столом в ожидании бестактного нежного приветствия, которому она воспротивилась бы, невзирая на присутствие детей, и, когда Карл всего лишь протянул ей руку, наконец произнесла: «Ты уже поел?» — и замолчала надолго, а Карл говорил с детьми, или, вернее, заставлял их говорить, придумывая разные вопросы, очень много вопросов, из страха, как бы они не спросили его о чем-нибудь. Позднее он посидел у кровати каждого из них и пообещал им (будучи достаточно размягчен) желаемое: Катарине — автомобильное путешествие в какой-нибудь город, в котором она еще никогда не бывала, Петеру — оборудовать для него комнату на чердаке, обоим — отвозить их каждое утро в школу. В столовой он не застал Элизабет. «Можно», — сказала она таким тоном, словно было совершенно естественно, что он стучался, прежде чем войти к ней. Она сидела за письменным столом. «Ты купила письменный стол? — спросил он, и немного погодя: — Нравится тебе новая работа?» — «Да». — «Это меня радует. Но надеюсь, ты знаешь, что работать тебе не обязательно». — «Обязательно». — «Я хотел сказать — из-за денег. Ты нужна детям».
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: