Энн Наполитано - Милый Эдвард [litres]

В какой-то момент, когда что-то внутри него ослабевало, Эдвард возвращался в подвал, к своему раскладному дивану. В подвале не было тихо, но шумы отличались от звуков, которые он обычно слышал в комнате Шай. Вероятно, из-за того что он теперь находился в нижней части, ему казалось, что дом сдвигается и хрипит, нависая над кроватью. Сквозь закрытые окна доносился шорох сухих листьев. По крайней мере дважды за ночь раздавался громкий треск, который заставлял его подскакивать на постели и вглядываться в темноту.

Эдвард боролся с темнотой. Отчасти она была освещена уличным фонарем, свет которого проникал через высокие подвальные окна, а отчасти – лампами прилегающей к помещению ванной. Единственным плюсом обладания собственной спальней оказалось то, что ему теперь не нужно было вести себя тихо и бояться побеспокоить Шай. Не нужно было притворяться спящим.

Он мог кашлять, бить кулаком по матрасу, разговаривать сам с собой. Мог перекатываться с одной стороны кровати на другую. Мог съесть батончик мюсли в два часа ночи, потому что у него урчало в животе.

Миссис Тухейн была одержима тем, что она называла «формой», и поэтому заставляла Эдварда отодвигать правую ногу на сантиметр, чуть-чуть убирать назад бедра и вытягивать руки, пока они не выпрямлялись на сто процентов. Коренастый рыжеволосый парень, капитан футбольной команды, вошел в тренажерный зал во время сеанса. Он усмехнулся при виде Эдварда, сидевшего на корточках.

– Отлично выглядишь, Адлер, – сказал он и сделал снимок на телефон.

Миссис Тухейн отчитала парня и прогнала из зала, но Эдвард знал, что уже слишком поздно. Изображение было разослано друзьям. К концу дня игроки футбольной команды падали на корточки, когда видели Эдварда, и насмешливо пародировали его сосредоточенный вид.

Позже, когда Эдвард и Шай свернули за угол, застенчивый мальчик с волосами цвета пшеницы, завидев их, тоже опустился на корточки.

– Зачем ты это делаешь? Ты же не придурок. Ты выше этого, – сказала Шай.

Мальчик побледнел, поднялся на ноги и убежал.

Эдвард сидел на трех уроках с открытым блокнотом и ручкой, но ничего не записывал. Голоса учителей доносились будто бы издалека. Потом они с Шай шли домой из школы, и он делал вид, что между ними все нормально. Он знал, что Шай раздражена, она тоже чувствовала изменения, не только Эдварда не хватало в ее спальне, чего-то еще важного, но она не могла описать это.

Связь становится тоньше, думал он. Скоро мы не будем друзьями.

– Арунди и тебя вызывал?

– Нет. А что?

– Хм. Мои оценки стали хуже. Видимо, он собирается читать мне нотации о том, как важно напрячься, чтобы попасть в колледж.

– Нет, еще слишком рано. Это не колледж. – Эдвард слишком устал, чтобы говорить полными предложениями. – Что-то другое. Мои оценки тоже ухудшились.

– Ну, с тобой он не стал бы говорить об этом, потому что ты можешь поступить в любой колледж, даже если у тебя будут самые плохие оценки. Все, что тебе нужно сделать, – это написать о катастрофе в мотивационном письме.

Эдвард покачал головой. Ему внезапно захотелось, чтобы резко наступила ночь и чтобы он гулял, закрыв глаза, под звездами. Ему был противен дневной свет, противен этот зуд под кожей, противно было слушать, как Шай говорит о вещах, о которых ничего не знает.

Эдвард закрыл глаза на несколько шагов, а потом ему пришла в голову мысль, которая заставила его открыть их.

– Почему в школе никто не любит меня?

– О чем ты? – Шай сделала паузу. – Кое-кому ты нравишься.

– Я почти ни с кем не общаюсь.

Как это ему раньше не приходило в голову? Он прожил в этом городе два с половиной года и испытывал облегчение оттого, что большинство учеников оставили его в покое, но Эдвард никогда не задумывался почему. Он вспомнил футбольного капитана, его ужасных друзей, Маргарет, девушек с ароматным бальзамом для губ, чьи шкафчики стояли рядом с его. Кроме того, были те, кто никогда не смотрел на него, как будто из принципа, и отворачивался всякий раз, когда он приближался.

– О. – Шай скривила лицо. – Они полные идиоты, игнорируй их. Они думают, что тебе повезло. Некоторые даже завидуют.

Ему показалось, что он ослышался.

– Повезло?

Шай бросила на него косой взгляд, когда они вышли на свою улицу.

– У некоторых наших одноклассников родители сидят в тюрьме. Многие получают талоны на еду. И, знаешь, у каждого за плечами какая-то грустная история. Но прославился только ты.

Эдвард вдохнул холодный воздух.

– Кроме того, – продолжила она извиняющимся тоном, – они видят в тебе привилегированного белого мальчика, который станет богачом, получив страховые деньги.

Повезло . Эдвард прокручивал слово в голове, словно прикидывая его вес.

– Я же говорю, игнорируй их.

Он почувствовал, как внутри у него все потемнело, словно стеклышко перегоревшей лампочки. Все сказанное Шай было правдой.

Может, это я придурок.

Вечером, когда Эдвард закончил прогулку по окрестностям, он не торопился в подвал, а наворачивал круги вокруг дома. Он вспомнил насмешку на лице капитана футбольной команды и подумал: А вдруг я действительно придурок? Эти мысли требовали движения. Была, впрочем, еще одна мысль, которая преследовала Эдварда уже несколько недель и теперь дышала ему в затылок. Завтра ему исполняется пятнадцать лет. Завтра ему исполнится столько же, сколько было его брату, когда он умер. Эдвард снова и снова кружил вокруг дома. На одном из кругов он заметил гараж и направился туда, чтобы обогнуть и его.

Задний двор был вытянутым, а гараж, отделенный от дома, располагался далеко позади. Он примыкал к изгороди, за которой виднелся лес. Эдвард никогда не приближался к гаражу, не обращал на него внимания – Джон и Лейси парковались на подъездной дорожке. Эдвард не знал, для чего он использовался и что находилось внутри. Он только сейчас понял, что с тех пор, как приехал сюда, посещал одни и те же места. Кухня, гостиная, комната Шай, детская площадка, школа.

Теперь, в темноте, когда запах травы пропитал его кроссовки, он почувствовал небольшое удовлетворение оттого, что открыл для себя новое место, даже если это всего лишь гараж. Он обошел здание, потом остановился и заглянул в окна, в которых увидел только свое отражение, призрачное и серьезное. Что же дядя и тетя держали внутри, если не использовали это пространство для автомобилей?

Сбоку виднелась дверь, и он дернул за ручку, ожидая, что она заперта. Однако дверь тихо распахнулась. Когда он вошел, первые секунды темная комната казалась продолжением заднего двора. Густые живые изгороди, пласты газона, спутанные пучки нестриженой травы угольного цвета. Эдвард остановился у входа. Глаза привыкали к темноте, и он заметил фонарик. Это было дело рук Джона – в каждой комнате он хранил фонарики на случай чрезвычайной ситуации. Эдвард взял и зажег его.