Энн Наполитано - Милый Эдвард [litres]

– Что?

Джон слегка повернул голову, так чтобы видеть восход солнца, а не племянника.

– Что ты решишь, ну… Не жить. Доктор Майк впервые высказал такое предположение, когда ты морил себя голодом, а затем снова – после твоего обморока на улице. Ты находился в глубокой депрессии.

Эдвард пытался понять.

– Вы боялись, что я покончу с собой?

– Мы прилагали все усилия к тому, чтобы предотвратить это. Я не хотел, чтобы ты столкнулся с чем-то, что могло бы расстроить тебя еще больше. Лейси считает, что я был слишком жесток в этом вопросе и что, защищая тебя от катастрофы, я стал одержим этим. – Он потер лицо руками. – Женщины умнее нас, ты же знаешь.

Доктор Майк как-то сказал Эдварду во время одного из сеансов, что самоубийство можно исключить из списка возможных вариантов. Эдвард не ответил, сбитый с толку этим замечанием. Но теперь, когда перед ним возникла эта идея, Эдвард увидел страх в заботливом внимании директора Арунди, в рецепте Лейси на снотворное, в новых морщинах на лице Джона. Он покачал головой:

– Я бы никогда так не поступил.

Джон пожал плечами, как бы говоря: может быть, но я не уверен.

Усталость в глазах дяди заставила Эдварда впервые осознать, почему Джон должен был спасти его любой ценой. Его дядя, со всей своей волей, вниманием и заботой, не смог спасти никого другого. Детей, которых носила Лейси. Джейн, Брюса и своего старшего племянника. И поэтому он был готов разрушить свою собственную жизнь, даже свой брак, чтобы не потерять приемного сына, поселившегося в его доме.

– Я бы не поступил так с вами. – Эдвард посмотрел на дядю, потом на Шай – это относилось и к ней тоже. – Потому что я знаю, каково это – быть покинутым.

Он задохнулся от этой фразы, как будто правда отняла у него что-то. Он почувствовал вспышку страха, но затем увидел выражение лица дяди. Джон раскрыл объятия, и Эдвард сделал шаг ему навстречу.

14:08

Второй пилот, напуганный сигналом тревоги, или турбулентностью, или опытом пилотирования самолета вручную – большинство пилотов тренируются для ручного взлета и посадки, а не для полета в воздухе, – принимает иррациональное решение. Он тянет за боковую ручку, чтобы направить самолет в крутой подъем. Командир не видит, куда направлена рука коллеги, и даже не может себе представить, что тот мог принять такое неразумное решение.

– Спокойно, – говорит он.

– Вас понял.

Система автоматизации самолета реагирует на маневр второго пилота практически мгновенно. Раздается сигнал, оповещающий о том, что они покидают запрограммированную высоту, а следом за ним включается предупреждение о сваливании – громкое «Stall» повторяет робот. Сваливание – потенциально опасная ситуация, возникающая на недостаточной скорости полета. Крылья самолета становятся менее эффективными при создании подъемной силы, из-за чего он может резко упасть. Но командир считает, что они все делают правильно, и поэтому не слишком обеспокоен предупреждением. Второй пилот все еще тянет за ручку, теперь он покрыт холодным потом и неглубоко дышит, пытаясь скрыть панику.

Пол кренится под Вероникой, а затем выпрямляется снова.

– Вернитесь на свое место, – говорит она рыжеволосому доктору. Вероника бросает быстрый взгляд на мертвого старика и более дружелюбный – на сиделку. – Я приду через несколько минут, – сообщает она.

Вероника идет к своему месту, падает на кресло и натягивает ремень на грудь. Она вспоминает бледность Криспина Кокса. Он уже не дышит, и сердце не гоняет кровь по телу. Прежде ей не приходилось попадать в такую ситуацию, никто из пассажиров не умирал во время полета. Что там по протоколу? Первый шаг – предупредить командира. И она сделает это, как только сможет добраться до интеркома. Затем, если это возможно, труп следует перенести в пустой ряд, подальше от других пассажиров. Это невозможно, потому что свободных мест нет, но она читала, что иногда труп до конца полета помещают в шкаф. В задней части самолета есть шкаф: он подойдет, если убрать оттуда несколько контейнеров.

Она представляет, как они с Эллен несут тело через весь самолет, чтобы добраться до шкафа. Она засунет руки старику под мышки, Эллен придержит его за ноги. Луи будет ждать у шкафа, чтобы помочь.

Самолет тяжело кашляет, и нос его вздрагивает. Вероника переключает свое внимание на ворчание и лязг этой колоссальной машины, которую она знает так же хорошо, как свое собственное тело. Она думает: Что ты пытаешься мне сказать?

Теперь Эдварда волновали только две вещи: письма и папоротник директора Арунди. Только они казались ему реальными. Папоротник чувствовал себя великолепно, зеленея и процветая на подвальном окне. Растение оставалось у Эдварда вот уже четыре месяца, и он иногда показывал директору его фотографии. Кабинет директора теперь больше стал походить на кабинет, чем на оранжерею. Вирус оказался вредоносным, он распространялся в три этапа. В конце концов он был побежден, однако от эпидемии погибло тринадцать папоротников. Осталось совсем немного растений на подоконнике и журнальном столе.

– Мне нужно все организовать заново, – сказал директор. – Думаю, можно приобрести несколько орхидей. Чудесные растения. Что скажешь?

Он вздохнул, и Эдвард увидел, что на самом деле директор не был к этому готов. Он просто произносил слова. Директор Арунди попросил Эдварда подержать микосорум еще несколько недель, просто на всякий случай.

Пятница – единственный день недели, за течением которого Эдвард действительно следил, ведь именно в пятницу Джон приносил домой новые письма. Шай теперь переписывалась с монахиней из Южной Каролины. Эдвард писал Гэри и спрашивал о китах. И он, и Шай общались с Махирой. Они ответили всем детям погибшей чернокожей женщины, но остаются и другие просьбы, сотни просьб, которые казались Эдварду полосой зыбучих песков. Он еще не решил, что с ними делать, но знал, что если исполнит одну из них, то должен исполнить все. И это, как показано в таблице Шай, технически невозможно. Он должен был жить во многих частях земного шара, работать врачом, библиотекарем, шеф-поваром, быть активистом, писателем, фотографом, профессором, дизайнером одежды, военным репортером, сомелье, социальным работником и многими, многими другими.

Письмо, которое Эдвард прочел сегодня утром, представляло собой короткую неразборчивую записку от жены второго пилота. Она рассказала историю своего знакомства с мужем и сожалела об ошибке, которую тот допустил во время полета. Мой муж убил 191 человека. Представляешь себе, каково это – быть мной? – писала она в конце своего послания.

Эдвард полагал, что это письмо – единственное, которое не следовало ему присылать. Ее муж убил его семью. Как она могла подумать, что это нормально – просить его о… признании его невиновным? Сочувствии? Наверное, он должен злиться на нее, но он совсем не был зол. Она не имела отношения к случившемуся, и ее тоже все покинули. К тому же, нравилось это Эдварду или нет, но он мог представить себе, каково ей. Мог представить груз вины и разваливающийся на части металлический самолет, давящие на женщину всякий раз, когда она пыталась уснуть.