Робин Шнайдер - Начало всего

Мы с Тревором заняли противоположные концы скамейки у питьевого фонтанчика, кивнув друг другу в знак приветствия. Я плохо его знал. Кажется, видел его полуобнаженным и втюхивающим официальный парфюм «Аберкромби и Фитч», когда Шарлотта в очередной раз притащила меня в торговый центр, но эта тема не подходила для разговора, и я ее не поднимал.

Пришли подружки ребят из теннисной команды. Они устроились за столиком для пикника. Болтали друг с дружкой, не особо интересуясь игрой парней на кортах.

– Привет, Эзра, – с улыбкой позвала меня Эмма, приподняв пузырек с лаком для ногтей. – Хочешь, накрашу твои? – поддразнила она.

– Еще бы! – невозмутимо отозвался я и с усмешкой плюхнулся рядом с ней.

На секунду она купилась на это.

– Фолкнер! – крикнул с корта Эван. – Может, будешь подавать Треву мячи?

– Не могу! – закричал я в ответ от столика с чужими подружками. – У меня ногти не высохли!

– Неправда! – взвизгнула Эмма. – Я еще даже не начала их красить!

– Тогда в другой раз, – подмигнул я ей.

– Так мне это… взять ракетки? – нервно спросил Тревор.

– Бери. – Почему бы нет?

Мы пошли на тот же корт, где играли Эван с Джимми, взяв дрянные ракетки для общего пользования. Тренер держал их в раздевалке. Тревор, у которого было всего лишь растяжение лодыжки, отложил в сторону костыли и поплелся к линии подачи. Я видел, как он играет, но не ожидал, что его возьмут в команду в этом году.

Я положил свою трость и ступил на площадку. И меня вдруг оглушила мысль: через неделю Тревор выздоровеет, а я по-прежнему буду сидеть на скамейке. Я всегда буду сидеть на скамейке, и эти минуты – изысканно жестокое напоминание, что мне не вернуть былого, за каким бы обеденным столом я ни сидел.

Я начал с легких подач, потом немного усложнил их. Было здорово снова держать ракетку. Неделей ранее я снял ручной бандаж. Доктора не ошиблись – мое запястье полностью зажило. Но, естественно, я не мог играть по-настоящему и никогда не смогу. Обманываться не стоило.

К несчастью, когда мы выходили с площадки, нас увидел тренер Энтони.

– Фолкнер, – ледяным тоном произнес он.

– Здравствуйте, тренер, – ответил я, осознав, что держу ракетку и трость.

– Ты в моей команде, Фолкнер?

– Нет, тренер.

– Тогда почему ты на моем корте?

– Эм… – поморщился я.

– Мы просто дурачились, тренер, – подошел к нам на костылях Тревор.

– Дурачились? – Губы тренера изогнулись в неприятной улыбке. – Разве ты не по той же причине получил растяжение, Барнс?

Тревор промямлил согласие.

– Держитесь подальше от моих кортов, джентльмены, – строго сказал тренер, – пока не сможете пробежать три круга по стадиону с ракеткой над головой. Разумеется, на моих глазах.

– Да, тренер, – пробормотали мы и побрели к скамейкам.

– Три круга с ракеткой, черт. – Тревор присвистнул, расстроенный наказанием.

«Три круга с ракеткой», – подумал я. Что бы я только ни отдал, чтобы пробежать хотя бы один. Но, конечно же, я этого не сказал. Демонстративно вытянулся на скамейке, словно наслаждаюсь отдыхом, а сам в душе страшно жалел о своем возвращении сюда.

– Боже мой! – завизжала Эмма, и в ее голосе слышался страх. – Что это там?

Она указала на дальнюю сторону теннисных кортов, где в кустах, окаймлявших подножие гор, кралось большое животное. Его мех на солнце отливал медью.

– Ой, это койот, – занервничал Тревор.

Но стоило нам заметить животное, как кусты перестали качаться. Койот побежал назад в горы.

– Странно, – удивился я. – Днем они обычно не показываются.

– Может, это вовсе и не койот был, – поддразнила меня Эмма, напустив в голос жути. – Или, может, он искал тебя.

По возвращении из школы меня подловила мама. Она дважды звонила мне, но я не отвечал на звонки.

– Где ты был? – спросила она больше взволнованно, чем расстроенно.

– На тренировке по теннису.

Мама приняла это за шутку.

– Эзра. – Она наградила меня своим фирменным суровым взглядом. Купер, дремавший на коврике под кухонной раковиной, встрепенулся и виновато заскулил. – Присядь.

Я сел. С превеликим трудом оторвал взгляд от подложки под столовые приборы. Подождал.

– Твоя девушка забеременела? В этом дело?

Из всего, что я ожидал услышать от мамы, подобное в моем списке вариантов было не то что на последнем месте, а, так сказать, стояло в листе ожидания.

– Угу. Можешь планировать обрезание, – пробормотал я. К слову, не лучший момент в моей жизни. – Господи, мам, конечно, нет.

Мы несколько секунд смотрели друг другу в глаза, и мама смягчилась, почувствовав и поняв, почему я все выходные хандрил в своей комнате.

– Эзра, милый, – ласково сказала она. – Девушки переменчивы. Такое случается. Я в свои дни тоже немало сердец разбила.

– Мам, – простонал я, повесив голову.

– Я просто хочу сказать, что тебе не помешает сходить в душ и побриться. В конце концов ты можешь быть несчастным и чистым .

– Обалденный совет, – саркастически заметил я.

– Следи за словами, – пожурила она меня и налила нам по стакану несладкого сока. – Как дела в школе?

– Меня выбрали королем бала, – произнес я тоном, каким друзья Тоби делают важные объявления, – слегка насмешливо, словно, может, это и не так, но если это так, то было бы очень забавно.

– Правда? – Мама приподняла бровь.

– Правда.

– Это чудесно. – Мама изобразила притворную радость. – Уверена, сейчас твоя бывшая девушка локти кусает.

Сказать ей, что это не так, не хватило духу.

ВО ВТОРНИК КЭССИДИ опять в школу не пришла. Миссис Мартин, видимо, считавшая себя очень хитроумной, делая перекличку, спросила у меня, не знаю ли я, куда пропала сеньорита Торп. Одноклассники понимающе смеялись, пока я неловко бормотал «но сэ, сеньора» и желал провалиться сквозь землю.

Днем у меня была физиотерапия. Я отвертелся от просиживания штанов на теннисных кортах, выдумав какое-то жалкое оправдание, в которое вряд ли кто-то поверил, и поехал в иствудский медицинский центр.

Погода стояла шикарная, в открытые окна струилось тепло. В голове крутился обеденный разговор, во время которого Джимми заявил, что выпуклые пупки новорожденных похожи на соски. Эван так ржал, что прыснул спрайтом из носа. И если не задумываться над этим, то подобное очень смешно, а если задуматься – то оно до крайности удручающе. По правде говоря, я не понимал, почему мне настолько тяжко находиться рядом с Джимми и Эваном, которые с девятого класса были моими товарищами по команде.

Мы трое – единственные девятиклассники, вошедшие в школьную команду по теннису. Но сидя за столом для самых крутых и вспоминая первую вечеринку одиннадцати-двенадцатиклассников, на которую нас пригласили – то, как мы втроем нацепили спортивные куртки, словно они доказывали нашу крутость, – я размышлял: а было ли между нами хоть что-то общее или нас объединяло лишь то, что мы на год дольше терпели всякую хрень от старшеклассников-теннисистов?