Михаил Захарин - Приговоренный к пожизненному. Книга, написанная шариковой ручкой

В-третьих, можно извлечь из этого отрицательного опыта массу положительных вещей. Можно сделать себя лучше, мудрее, а мысли — острее, глубже. Главное — знать, чего хотеть, где искать, к чему приложиться. Можно, конечно, не делаться лучше, оставить себя таким, какой ты есть, плыть бестолково по течению замкнутой камерной жизни из года в год, медленно превращаясь в тыкву, в аморфную биологическую массу с ограниченным диапазоном эмоций, потребностей, нужд и мелочных интересов.

Я бросил курить, стал больше заниматься спортом. Налег на книги. У меня появился литературный вкус. Я открыл для себя замечательную книгу, которая помогла мне пересмотреть ценности, отсеяв все лишнее и наносное, изменив мое мировоззрение… Книга «Семь навыков высокоэффективных людей» Стивена Кови, всем известная. Говоря о ней сейчас, я чувствую себя дешевым агитатором, но, тем не менее, она действительно повлияла на мое сознание (может быть, потому, что я долго был с ней наедине) и помогла разобраться в себе, во всем происходящем.

За этот год меня наконец-то подняли на общее положение. Я оставил позади шесть месяцев беспрерывных карцеров. Хоть Рыба и грел меня моими же продуктами, все равно это нелегко — находиться в пустой, скучной, продуваемой сквозняками камере, когда ничего нельзя и ничего не можно, когда всё забирают и ничего не отдают. Когда лай собак, крик людей и шмоны.

Карцер — это всегда струна натянутого нерва и жесткого дискомфорта.

Рыбу к этому времени перевели на другой корпус. Вместе с ним порвалась та невидимая нить, что связывала меня с миром, где были все мои, где была Она. Я не помню, о чем был наш с Ней последний разговор. Я перешел на письма. Она писала реже, чем я. Она писала меньше. Она отдалялась. Но она писала. Пока Ее письма были как свежий ветерок, ворвавшийся в затхлое, душное помещение. Но разве имела Она представление об этом?!

Но главное — за это время мне удалось разжиться ободряющей информацией касаемо условий содержания, в которых мне придется скоро очутиться.

Что пугает человека?

Неизвестность!

Во-первых, я не знал, куда меня увезут, но я знал, что «командировок» по стране для «пыжиков» всего шесть. Это «Белый лебедь», «Черный дельфин», «Пятак» (он же Огненный остров), «Полярная сова» (п. Харп), еще одна в Мордовии и Ивдель под Екатеринбургом.

Все страхи и ужасы, формируемые телевидением и слухами о «Дельфине» и «Лебеде», вся жуть тонкими, но убедительно-страшными потоками вытекает из тех мест. Вытекала и пугала общество. О «Дельфине» я рассуждал как о кромешном аде, не меньше. И тут через наш централ идет человек оттуда (Серега Чуваш) и говорит: «Забудь, Миха, все поменялось. Избивать перестали, так, иногда могут прописать, но в целом уже не убивают, как раньше. Стало легче».

Есть повод для радости, да, но неизвестно еще, куда меня определят. Позже я узнал, что всех «свежевыпеченных» пыжиков увозят на Харп. Но там тоже не сахар. Буквально после Чуваша мимо проезжал один осужденный, прямиком из Харпа. От него-то я узнал, что Харп — это место, куда не нужно торопиться. Там избивали каждый день, за любую провинность, находя повод. Там избивали так, что люди обсирались. И это была уже нехорошая новость, потому что он сказал, что меня увезут именно туда.

Ожидая день рассмотрения кассационной жалобы, я наслаждался каждым часом своего времени в СИЗО, подобно тому, как смакуют коллекционный коньяк, зная, что бутылка скоро закончится. Каждое утро я радовался тому, что я еще здесь. В относительно нормальных условиях. Могу спать, есть, слушать музыку, меня никто не дергает и не издевается надо мной.

Я много размышлял о будущем. В перерывах между чтением книг, прогулкой и тренировками. Я лежал на шконке под вечер, когда солнечный свет прошивал насквозь воздух моей камеры. Я любил это время. Особенно после тренировки. Когда во всем теле приятная дрожь, кровь, обогащенная кислородом, бежит по венам, по набухшим мышцам и ты находишься в состоянии блаженной неги, которая склоняет к внутреннему созерцанию. Я ложился, включал медленную, глубокую композицию и, наблюдая за сказочным хаосом сверкающих пылинок в свете солнца, размышлял над своею жизнью, над будущим, над текущим моментом… Мне нравилось это время! Это состояние кристальной ясности и чистоты мысли. Я чувствовал, как бьется мое живое сердце, как шепчутся мысли в моей голове, как музыка разглаживает все мои нервы, проникая прямо в спинной мозг. Мне было хорошо, спокойно, и главное — все понятно. В эти минуты не было никаких углов и поворотов, никаких неясностей в будущем. Я чувствовал в себе силу и уверенность. Я знал, как я буду себя вести и что нужно делать! Как будто мне открылась истина. Она проста.

Я доходил до медитативного состояния под колыбельную музыки, струящейся из наушников. Я знал, что впереди меня не ждет ничего хорошего, и если мне будет тяжело в будущем, я буду нашептывать себе под нос «Yesterday» в исполнении Синатры. Лучше не станет, нет, но я верну себе удовольствие этих минут. Это был мой тихий островок в мире жестоких требований.

За год ожидания у меня расширился круг общения, появились свежие люди. Дима — новый адвокат. Молодой, интересный, подвижный, общительный человек. Человек с искринкой. Его подыскал мне Слава, в силу своей занятости. Он мне сразу понравился. В его манере общения чувствовалась склонность к долгу и ответственности. Я люблю ответственных людей.

С прежней стабильностью, несколько раз в неделю, я производил вылазки в специальное место, где мы общались с адвокатом. Через стекло, по телефону. Пересекая пространство СИЗО с охраной, собакой и спецсредствами (РП-73 — резиновая палка 73 см), я по-прежнему имел право главной дороги. Привлекая ненужное внимание, мой конвой, разгоняя «встречку», отворачивал всех к стенке, не разрешая смотреть в мою сторону. «Ведут пожизненника!» Ой, увольте. Сколько форсу, сколько дешевого апломба, ребята…

А еще за это время я снова встретил Гогу. Гога — неплохой пацан, с которым я сидел в карцере по соседству еще года полтора назад, до того как мне дали ПЖ. Там мы и познакомились. Это веселый, нагловатый, дерзкий паренек лет двадцати. Наполовину грузин, наполовину русский. Когда его арестовали, то, как и всех, потащили по козлячьим хатам. Их было не так уж много на нашем централе, но они были. Их даже можно было классифицировать по шкале беспредела, от простого психологического давления до зверских пыток током и разного насилия, доводящего человека до смерти. Все зависит от контингента этих камер и поставленных перед ними задач.