Михаил Захарин - Приговоренный к пожизненному. Книга, написанная шариковой ручкой

Я не мог поверить, что все это происходило со мной! Что меня арестовали со стрельбой из автомата и СОБРом. Что меня избивали, пытали током, что инкриминируют убийство, неминуемо влекущее за собой долгий тюремный срок. Я не мог поверить, что это сейчас я сижу пристегнутый к стулу, избитый и замученный, как герой какого-то бандитского фильма с плохим, с очень плохим концом. Я не мог поверить, что со мной произошли такие ужасные перемены, что именно моя жизнь так круто преломилась, а не чья-то! Я не мог, не хотел верить в это!.. Но это уже был свершившийся факт, бежать от которого в область иллюзий было глупо.

И от этого становилось еще хуже.

Ночь закончилась. Рассвело. С рассветом постепенно сошел на нет этот гестаповский ад. Здание наполнялось людьми из бухгалтерии, канцелярии. Пришли уборщицы и свежая, выспавшаяся порция оперов, с которыми нам еще предстояло познакомиться. Все эти люди покинули свои уютные квартиры рано утром, предварительно позавтракав горячей яичницей и расцеловав своих детей и супругов. По дороге на работу они обросли необходимыми им силами и слоем цинизма, которые помогут им справляться со своими «профессиональными» обязанностями. Смена масок и ролей. Кажется, что вся наша жизнь — это одна огромная ролевая игра.

Коридор третьего этажа оживал и наполнялся женскими и мужскими голосами. Этот утренний нарастающий рабочий гомон действовал на меня успокаивающе. Я понимал, что в такой обстановке они не станут зверствовать и пытать, как ночью. Это создаст много шуму.

Не знаю, как перенесли эту ночь пацаны.

Я многократно слышал их крики из соседних кабинетов. Всю ночь длилась эта сумасшедшая вакханалия под названием «дознание». За этими политкорректным эвфемизмом на самом деле скрываются страшные вещи.

Что ж, первое свое «дознание» я выдержал и считаю, что выдержал его достойно. Я не был героем. Напротив. То, как я держал себя, казалось мне унизительным зрелищем, если смотреть со стороны.

Мне было больно — я кричал. Вместо презрительного мужественного молчания я корчился и стонал от причиняемой мне боли. Было ли мне страшно? Да! Как и любому живому человеку, над которым издеваются. В первую очередь было страшно оттого, что не знал, когда это закончится и на сколько хватит сил. Пугала сама неизвестность и неопределенность протяженности пытки. Ну и конечно, сама боль не очень-то меня успокаивала.

По-настоящему пугал ток! Этой боли нельзя никак сопротивляться, она пронизывает все тело, до самой сердцевины. Эту боль невозможно контролировать, как-то притупить ее, перенаправить, сдержать. Она просто жжет тебя изнутри, сжигая заживо нервные клетки! Ты голый перед ней! Слабый, беззащитный — и это страшно!

Но мне удалось выдержать, ни в чем не сознаться и, главное, не оговорить других. Среди всего прочего этот факт меня очень успокаивал. И я был уверен, что мои друзья тоже стояли на своем. По большому счету, задача облегчалась тем, что сознаваться было не в чем. По крайней мере, в том, что мне инкриминировали. Я искренне полагал, что в течение нескольких суток всё благополучно прояснится и как-то утрясется. Но в процессе «дознания» опера не переставали твердить мне одну и ту же фразу: «Когда вы узнаете нашу доказательную базу, вы ужаснетесь, на сколько вы попали!» А я про себя думал: «Если у вас такая доказательная база, тогда какого хера вы из меня вышибаете показания с таким лютым остервенением?!»

Ваше усердие говорит об обратном, думал я. И вот эта «доказательная база», в совокупности с применением физической силы, меня почему-то настораживала.

Теперь я понимал тот надменный налет уверенности на лице Сявкина и слова его: «Расскажете, расскажете, не переживайте. Всё расскажете».

В этот момент я еще даже не представлял, что меня ждет впереди.

А впереди была неизбежная, с открытым зевом, безжалостная тюрьма.

Но всё по порядку.

Утром, часов в десять-одиннадцать, когда вся команда дознавателей была в сборе, нас в сопровождении СОБРа вывезли в город. Как оказалось, на судмедэкспертизу, зафиксировать имеющиеся телесные повреждения. Обычная процедура после жесткого ареста. Но она имеет практический смысл, как имеет смысл и применение физической силы при аресте. Даже если вы не сопротивляетесь, вас все равно хорошенько подопнут. Так, чтобы хорошие такие синяки, ушибы, переломы присутствовали на вашем теле.

Объясняю: дело в том, что при задержании, особенно если вы «оказывали сопротивление», милиция имеет право применять к вам физическую силу (под различными «законными» предлогами), а также спецсредства и, как они пишут в рапортах, «приемы самбо». СОБР проинструктирован заблаговременно о том, чтобы оставить максимально видимые следы побоев на вашем теле. Не потому, что они злые на вас из-за того, что целый день сидят в засаде, ожидая команды «фас» (хотя и это тоже); не потому, что у них такая злая, устрашающая роль грубой силы, а потому, что это необходимо для следствия. Поскольку побои и ущерб, причиненные вашему здоровью при задержании, всегда будут считаться в суде законно обоснованными, то за этими побоями легко и прекрасно при необходимости спрячутся следы пыток и издевательств, причиненные уже в процессе дознания, а также в первые дни нахождения в СИЗО (в пресс-хатах). Вот поэтому у нас в стране сложилась такая практика — избивать при задержании лиц, подозреваемых в совершении преступления. Ну и конечно, фактор устрашения при таких задержаниях никто не отменял.

Меня в буквальном смысле слова запихнули на заднее сиденье. Нагнули голову вниз к коленям и запретили поднимать. Всю дорогу, считая повороты, я пытался определить наше движение по городу. И уже в зависимости от курса можно было интуитивно предположить опасность их намерений. Но я сбился. Перестал считать. И просто тупо рассматривал свои черные туфли и грязь на резиновом коврике, внимательно вслушиваясь в разговоры оперов и окружающие звуки.

Сильно болела голова.

Нас привезли на набережную Ангары. По отдельности стали выводить в белое здание, с тем чтобы мы не могли увидеть друг друга, подать знак, крикнуть. Главное — это изоляция. Изоляция физическая, визуальная, информационная, любая. Это один из первостепенных пунктов в процедуре воздействия на человека, в подавлении его воли. Вас всегда держат в неизвестности и неведении. Неопределенность самого ближайшего будущего развивает тревогу и может довести до паники. Заставляет человека нервничать, а значит, и ошибаться. Чем больше вы ошибаетесь, тем быстрее перестаете верить в собственные силы, в себя.

Затем отчаиваетесь и сдаетесь. А именно это им и нужно. Именно поэтому во время следствия органы стараются максимально оградить вас от любого контакта с внешним миром, с теми, кто хоть как-то может вам помочь: взглядом, словом, взмахом руки, улыбкой, советом, материальной поддержкой.