Владимир Нестеренко - Дорога на плаху

С билетом на руках, Лида вскочила в автобус перед самой отправкой, уселась на первое свободное сидение и осмотрелась: нет ли знакомых?

Выглядела она далеко не привлекательно, одетая под цыганку, покрытая цветастым платком с кистями. На плечах темный, не по размеру, плащ-реглан из-под которого выглядывала невообразимых размеров юбка. Все это она одолжила у женщин в общежитии, а в таком платье была мало узнаваемая красавица Лидия Савинова, какой ее знали в Ачинске. Покормив грудью младенца, она отвернулась к окну, печально смотря на моросящий мелкий дождь, который впрочем, ничуть не раздражал ее, а погода была под стать ее настроению. Гораздо хуже было бы для нее, если бы полыхало солнце, а люди бы восхищались чудесным днем. Для нее приятнее слышать раздраженные реплики, под стать ее душевному состоянию:

— Ну, заладил на неделю. Вымочил до нитки, пока добежал до автобуса.

— Развезло грязюку по самые уши, сапожонки насквозь промочил, — мрачно поддержал разговор кто-то. — С поясницей теперь замаешься.

Это хорошо, что не ей одной плохо. Лида была бы рада, если бы вдруг разразилась всеобщая беда, например, наводнение, и общество бы с ней разделяло ее несчастье и неустроенность. Но такого события не происходило, наоборот, по радио передавали громкие репортажи о победах гидростроителей, ударном завершении жатвы на полях необъятной страны, которая засыпала в закрома многие миллиарды пудов хлеба и обеспечила народ сытной жизнью. Где-то в далекой Прибалтике получают рекордные надои молока, и дояркам на грудь вешают золотые медали героев. От таких сообщений Лиде хотелось плакать. Из всеобщего счастья только она одна тянет колючую лямку невзгод и хлебает горькие последствия сладостных мгновений, промелькнувших метеоритами, оставив глубокий рваный след в ее душе, кровоточащий, заливая ее сердце ядом, оставляя его без жалости к своему кровному. Но хуже ли будет ему в ее планах? Малыш не понимает и не поймет никогда, но она-то знает, что хуже не будет от этого предательства ни ей, ни ему. Она не одна предает младенца. Есть еще предатель-отец, которому уж точно, нисколько не хуже от полной свободы.

Лида успокаивала себя тем, что подсказанные тетей Риммой и избранные ею люди, знакомые. Она знала их доброту и обеспеченность, стремление обрести ребенка и воспитать его своим сыном или дочерью. Она убеждена в их способностях, и уверена, что лучше ее справятся с обязанностями родителей и воспитателей. Точка поставлена навсегда.

Сейчас главное незаметно все выполнить. Автобус придет в Ачинск вечером. Это хорошо. Ее трудно узнать одетой под цыганку. Недаром же у нее талант актрисы, роль, как ей кажется, она играет блестяще, даже судя по тому, что к ней на сидение никто не подсел, опасаясь козней цыганки. Она разложила в беспорядке свои вещи, сумочку, небольшой саквояж, бутылочку с соской, пачку детского питания, которое на всякий случай купили девчата накануне.

Вчера ее осенило: приготовив тетрадный лист, фиолетовую копирку, ручку, она ночью сочинила и написала записку под копирку, разрезала ее фигурной линией, одну оставила у себя, вторую уложила с младенцем. Записка сослужит ей службу на тот случай, если вдруг кто-то станет обвинять ее в уничтожении ребенка. Но это на крайний случай. Во-вторых, возможно, она когда-нибудь окрепнет и задумает вернуть ребенка. Вот что у нее получилось: «Если вы добрые люди, воспитайте мою крошку. Мальчика зовут Саша, родился пятого октября 1974 года. Копия записки находится у матери мальчика, на случай определения ее материнства, и что мальчик жив. Простите меня».

Лида подумала и написала на отдельном листе: «Я хочу навсегда уехать из этих краев, но у меня нет денег на билет. Если вы решите дать мне немного денег, то в течение часа я буду ждать недалеко от дома. Конверт положите под лавочку беседки, что стоит в вашем дворе. Заранее Вам благодарна».

Кажется все предусмотрено. В бутылочку она сцедит молоко. На два кормления хватит, а утром люди сообразят что делать.

Лида знала этот дом хорошо. В ней живет одна ее соклассница, не подруга, но отношения они поддерживали. От нее-то знала о бездетной чете, мечтающей о ребенке, так прекрасно охарактеризованных медсестрой Риммой. Лучшего и желать нельзя.

Лида дождалась полночи и решительно двинулась к дому, где совершит гадкое дело, но счастливое для добрых людей. Главное это. Потому она относительно спокойна. Только бы не столкнуться с бывшей соклассницей. Кругом все тихо и мирно — ни души. Дом погрузился в сон, только кое-где светятся один-два окна.

На третий этаж Лида взлетела бесшумной, стремительной кошкой. Остановилась на секунду, чтобы перевести свой угнетенный дух. Все же она не падшая стерва, по-пьяному делу нагулявшая малютку, а несчастная девушка, не сумевшая справиться со своей любовью. На площадке горела ночная лампочка, хорошо. Главное, чтобы люди открыли двери. Лида продумала все до мелочей. Поставив перед дверью пузырек с молоком, пачку детского питания, она нажала на кнопку звонка, прислушалась, он звенел колокольчиком. Лида аккуратно опустила сверток с младенцем, он крепко спал, намеренно откинула с его лица уголок одеяльца, чтобы оно сразу же бросилось в глаза человеку, отворившему дверь. Затем настойчиво позвонила вновь, и когда услышала за дверью едва слышные шаги, громко сказала:

— Срочная телеграмма из Красноярска от Риммы. Откройте двери и получите.

Сказав это, Лида стукнула трижды в дверь и бесшумно скатилась на площадку второго этажа, остановилась, прислушалась. Глухо щелкнул замок, она не стала дожидаться отворения двери и дальнейших событий, а бесшумной кошкой скатилась до входной двери, распахнула ее и торопливо проскользнула на улицу, растворилась в ночи. Чуть поодаль она остановилась, наблюдая за окнами квартиры. Через несколько секунд вспыхнул свет сразу же в двух окнах, очевидно в гостиной, затем еще в одном, на кухне.

«Взяли, — прошептала Лида и заплакала. — Слава Богу! Наверно читают записку».

Лида постояла несколько минут, глядя на освещенные окна, и тихо побрела прочь, забыв о том, что просила у добрых людей денег. Она дошла до угла дома, оперлась на него и горько зарыдала. Вдруг она услышала, как хлопнула входная дверь подъезда, она вздрогнула, оглянулась и в сумерках различила торопливо идущего мужчину к беседке. У Лиды замерло сердце. Что это: возвращение младенца или конверт с деньгами? У Лиды подкашивались ноги, ей едва хватило сил, чтобы не упасть в обморок. Спустя несколько минут, собрав все свое мужество, она на ватных ногах прошла к беседке. Лавочка пустовала. У нее отлегло от сердца. Главное, взяли младенца. Она опустилась на колени и пошарила под лавочкой. Под руку попал пухлый конверт, схватив его, она стремглав бросилась со двора, на железнодорожный вокзал, подальше от места, где она только что совершила преступление. Ей ужасно захотелось избавиться от ненавистного образа бессердечной цыганки, в котором она находилась томительные часы и особенно последние жгущие сердце минуты; не боясь быть узнанной на улицах родного города, Лида на ходу подтянула в поясе юбку, чтобы вызывающе не болталась, аккуратно повязала голову платком, открыла свое красивое не цыганское лицо, перепоясала ремешком плащ, осмотрела себя при свете уличного фонаря и осталась довольной. Затем она пересчитала деньги, пятьсот рублей различными купюрами и сунула в сумочку, выбросив конверт. Она торопливо шла к вокзалу, но деньги, за проданное дитя, жгли ее истерзанную душу. Свободы и облегчения не было, хотя и не возникало желание вернуться и вырвать из чужих рук свое дитя.