Владимир Нестеренко - Дорога на плаху

— Ложись сюда, матушка, рядом с Лидой, — Людмила Сергеевна показала на койку напротив Лидиной, и когда пациентка улеглась с помощью своей сестры Валентины, Лида обратила внимание, что обе женщины были очень красивы и так похожи, что ошибиться в предположении нельзя.

Людмила Сергеевна приступила к осмотру новенькой. Она коротко расспрашивала. Из ответов Лида поняла, что у новенькой всего лишь семь месяцев беременности. И только однажды, Лида заметила, как Сергеевна нахмурилась. Но это было столь мимолетно, что она тут же забыла об эпизоде.

— Я думаю, у вас девочка, — на что роженица обрадовано улыбнулась и сказала:

— Спасибо, доктор, это такое счастье! Скажите об этом моему мужу.

— Непременно, матушка. Пусть готовит шампанское к рассвету. Мы свое дело выполним. Людмила Сергеевна повернулась к Валентине — сестре новенькой и сказала:

— Шла бы ты, матушка, отдыхать. На тебе лица нет, такую тяжесть несешь. Помочь ты ничем своей сестрице не поможешь, а только переутомишься. Побереги свое сердечко. Оно тебе еще пригодится.

— Будь по-вашему, Людмила Сергеевна. Только просьба одна, Костя, муж Наташи, хочет подежурить.

— Коль мужику не спится, воля ваша. Кушетка в коридоре, пусть на ней располагается, — сказала Людмила Сергеевна.

— Душа разрывается у него и дрожит, как осиновый лист на ветру, — как бы оправдываясь, сказала Валентина. — Он в Наташе души не чает, волнуется, дочку ждет, не дождется. Первенца.

Лида с трудом дождалась, когда фельдшер уйдет из палаты. Письмо жгло грудь: вдруг его хватится Сергеевна. Она вытащила его, намереваясь прочесть, но соседка сказала:

— Нам предстоит вместе провести несколько дней, как вас зовут? Меня, вы, наверное, слышали, Наташа.

— Я — Лида, но извините, мне надо срочно прочесть одно письмо, и тогда мы поговорим, — с этими словами Лида надорвала край конверта, извлекла заветное послание. Оно оказалось коротким. Сердце ее билось учащенно.

«Лида, я хочу объясниться. Мне с тобой было очень хорошо. Но я понял, что на воле с тобой жить не смогу. Я тебя не люблю…

Черные круги пошли перед глазами, Лида вскрикнула, и тот час же она услышала топот ног в коридоре. Надо успеть дочитать до конца.

Ты меня не жди, бесполезно. Я исчез навсегда, прощай. Игорь».

Безумный вопль разорвал тишину палаты:

— Не хочу! Не хочу жить! Не хочу рожать! Зачем мне одной ребенок! — забилась в истерике Лида, пугая Наталию Михайловну.

— Ах, ты Господи, письмо! Как же я проворонила! — ругая себя, вбежала в палату бледная Людмила Сергеевна. — Что же там такое страшное? — она вырвала письмо из судорожно сжимающей его руки Лиды, скомкав, сунула в карман халата.

Увидев фельдшера, Лида попыталась подняться, но Людмила Сергеевна прижала ее за плечи к постели.

— Успокойся, матушка.

— Пустите меня, я не хочу рожать, я не хочу жить! Лучше мне замерзнуть в сугробе, чем жить в позоре. Он меня бросил! Он — законченный негодяй, а я его любила!

Лида враз поняла подлую природу покладистости Игоря, его коварство. Как ловко он использовал ее! Она завыла голодной волчицей так, что мороз пробежал по коже у присутствующих. На крик прибежали ходячие больные и столпились в дверях. Людмила Сергеевна увидела, как сжалась в испуге Рябуша, и тут же приняла решение.

— Шура, — обратилась она к стоящему в дверях парню, — пройди-ка сюда, подержи Лиду, что б она не вскочила, я за лекарством схожу.

Шура, что ходил курить, бросился на помощь.

— Ты только не давай ей вставать, я быстренько.

Истерика Лиды продолжалась, слезы ручьями струились из ее красивых глаз, и Шура подумал: «Что за гад тот человек, который бросил такую славную девчонку. Досталась бы мне такая».

Шура не успел домыслить, вернулась Людмила Сергеевна со шприцем в руках и с молниеносной быстротой поставила укол в руку Лиде, сказала:

— Ну, будет, матушка, будет. Сейчас ты уснешь, а утро вечера мудренее. Спасибо тебе, Шура, идите все в палату. Спать.

Вскоре истерика роженицы стала стихать, она умолкла, погрузилась в глубокий сон.

— Перепугала вас соседка, — обратилась фельдшер к Наталии, — успокойтесь, дайте-ка ваш пульс. Сердечко ваше готово выпрыгнуть. Не надо так волноваться, не с вами это несчастье, давайте пригласим сюда вашего мужа. Посидим тут вместе. Да я больных обойду.

Рябуша в накинутом на плечи халате появился в ту же секунду, как только услышал предложение. Он был не менее взволнован, но не показывал свои чувства.

— Я к вашим услугам, доктор.

— Проходите, берите стул, посидите с женой, успокойте ее. Я обойду больных и вернусь.

Рябуша с готовностью выполнил предложение и склонился над побледневшей женой. Когда Людмила Сергеевна ушла, она зашептала:

— Костя, ты понял, в чем трагедия? Эту молодую женщину, можно сказать девочку, обманул ее любимый человек. Он ее бросил. Она при мне читала его письмо. Она сказала, что это очень срочно, хотя я хотела с ней познакомиться.

— Наташенька, милая, успокойся. Это происходит не с тобой, думай о нашей малышке.

— Но это ужасно!

— Не спорю. Ее жаль, но что поделаешь.

— Мы можем взять ее ребенка и воспитаем как сестер-двойняшек.

— Прекрасная мысль! Мы ею воспользуемся, если эта женщина будет отказываться от младенца. Но кто она?

— Я знаю, что ее зовут Лида.

— Кажется, у моей пациентки настроение улучшилось? — войдя в палату, сказала Людмила Сергеевна. — Вот что значит иметь рядом родного и преданного человека.

— Любимого человека, — мягко добавила Наталия Михайловна.

Лида проснулась от начавшихся родовых схваток. Она глухо застонала и вскрикнула. Шел четвертый час утра. Людмила Сергеевна, готовая ко всему, тут же явилась и увела Лиду к себе в кабинет, где принимала роды.

— Ну вот, матушка, у тебя началось. Давай помогай, помогай себе. Дуйся и не стесняйся кричать. Все будет хорошо.

— Я не хочу рожать! Я не хочу жить! Я не стану ее кормить, не стану есть сама, и мы умрем вместе голодной смертью, — со стонами говорила Лида.

— Тебя уже никто не спросит. Ты уже рожаешь. Я же говорила, у тебя девочка.

Лида закрыла глаза, чтобы ничего не видеть, голова у нее кружилась, она куда-то летела в черноту, где высвечивалось хохочущее лицо Игоря с пламенеющими глазами, его безжалостные руки сжимали до жуткой боли грудь, что-то скрипело и скрипело, тупыми иглами впиваясь в сердце, а оркестр играл «Реквием» Моцарта, плакала великая Жанна Д'Арк, сбрасывая с себя доспехи. «Заступитесь! Заступитесь!» — кричали из толпы. Но было поздно: Иуда уже поцеловал.

— Вот мы какая красавица, — говорила Людмила Сергеевна. Послышался шлепок и слабый голосок, но Лида ничего не хотела слышать, оглохшая от обиды и горя.

— Ну, матушка, дела твои и в самом деле плохи, — сказала акушерка, устраивая младенца на кушетку, — приведем тебя в чувство, а потом уж, заставим спать. — Она принялась шлепать женщину по щекам, но та не реагировала. Тогда к носу была поднесена ватка с нашатырным спиртом, и женщина очнулась. Она дико заозиралась по сторонам, вспомнив, где она и что с ней, простонала.