Владимир Нестеренко - Дорога на плаху

— Господи, за что же ты меня так наказываешь? Лиши меня жизни!

Людмила Сергеевна молча сделала ей снотворный укол в руку, и, ласково поглаживая по голове, приговаривала:

— Успокойся, матушка, успокойся, ничего теперь не изменишь. А жить все равно надо. Бог даст, все образуется. Давай на каталку переберемся, да я отвезу тебя в постель, неровен час, вторая подоспеет. Выдалась сегодня ноченька.

Людмиле Сергеевне помог перенести Лиду на кровать Рябуша, неотлучно находившийся в больнице. Когда акушерка убедилась, что Савинова спит, пригласила в кабинет майора и сказала:

— Ваша жена с минуты на минуту будет рожать. Но дело плохо, я не хотела вас беспокоить заранее, плод идет ножками вперед, и исход родов никто предсказать не может. Выполнить Кесарево сечение я не в состоянии. Готовьтесь к худшему.

— Может погибнуть жена? — бледнея, спросил майор, чувствуя, как у него пересыхает в горле.

— Нет-нет, за жизнь матери я ручаюсь, ребенок может погибнуть.

Рябуша схватился обеими руками за голову и только глухо застонал.

— Но эта женщина, ей не нужен ребенок! — наконец воскликнул Рябуша.

Из палаты раздался крик боли, и акушерка, подхватившись, пошла на зов. Рябуша замешкался, он быстро подошел к лежащему на кушетке младенцу и произвел какую-то манипуляцию с безмолвным свертком, затем быстро вышел из кабинета на помощь акушерки. Он подоспел вовремя. Людмила Сергеевна подкатила каталку вплотную к кровати роженицы, собиралась переложить ее, но Рябуша сказал:

— Позвольте мне, — он бережно перенес жену с кровати на каталку и покатил в кабинет.

Наташа рожала болезненно, около часа и исход оказался плачевным: девочку спасти не удалось. Наталия Михайловна потеряла много крови и была очень слаба. Как в тумане, она видела своего ребенка, которого Людмила Сергеевна обработала, как полагается, быстро поместив на ножку бездыханного младенца лежащую на кушетке бирочку, прикрыла его, вернулась к Наталии. Сделав все необходимое, увезла женщину в палату, где приотставший муж перенес ее на кровать. Наталия Михайловна от слабости закрыла полные слез глаза: она все знала.

— Людмила Сергеевна, — говорил умоляюще Рябуша, когда акушерка вернулась в свой кабинет, — посмотрите на младенцев. Их сейчас не отличишь. Посмотрите на бирочки, они там, где им положено быть. Я вас умоляю, не меняйте их местами.

— Что вы хотите этим сказать? — настороженно встала из-за стола акушерка и направилась к спеленатым младенцам. Она осторожно развернула одного и увидела на груди бирочку Рябуша. — Как это я ошиблась?

— Умоляю вас, все правильно! — воскликнул Рябуша.

— Вы толкаете меня на преступление, — устало сказала акушерка, садясь на кушетку.

— Подумайте, что ждет девочку, если мать откажется от нее. Смерть нашей девочки для нас — горе, смерть младенца для несчастной женщины — благо. Она будет рада тому.

— Я с вами согласна, что все так и есть. Но это же преступление!

— Не говорите это ужасное слово, но оно всем во благо. Завтра же, как только окрепнет жена, мы покинем поселок с вашей справкой о рождении дочери. Я отдам вам все, что у меня есть.

— Об этом не смейте заикаться, — искренне возмутилась акушерка. — У меня седые волосы, постыдитесь!

— Прошу прощения, но я вас умоляю. Сейчас вы спасли мою жену от верной смерти, но завтра она может умереть от горя. Видно, ей никогда не родить. Третья попытка может стать смертельной для нее. Главное, бирочки там, где они должны быть, никто не узнает.

Людмила Сергеевна долго молчала, видно было, что она согласна с майором. Наконец, она сказала:

— Вы можете безо всякого риска удочерить девочку, если Савинова напишет отказ от ребенка.

— Но решится ли она это сделать публично, она мне кажется порядочным человеком, не из потаскух, тогда все пропало.

— Я тоже допускаю такой вариант. Вдруг она одумается и не станет вообще отказываться от ребенка, она потеряла сознание, но возможно, видела, что девочка была живая.

— Надо ей осторожно сообщить о несчастье и посмотреть, как она отреагирует. Думаю, ей достаточно того мытарства, какое она приняла с первым.

— Хорошо, Бог нам судья. Попробуем. Я иду на это только ради младенца. Но я первой не стану сообщать ей о смерти. Не смогу.

Лида проснулась поздним утром. Через замерзшие окна в палату слабо пробивался свет февральского солнца. Но полумрак не помешал Наталии заметить слабое движение на соседней кровати.

— Лида, вы проснулись? — тихо, на сколько хватало сил у несчастной женщины, спросила Рябуша. — Вы помните, кто у вас родился?

— Все было как в тумане, а потом в черной мгле, где кружили черти и жгли на костре Жанну Д'Арк. Я не хотела рожать, а хотела оказаться рядом с Жанной. Но меня туда не пускали: я рожала. И как только я увидела в руках младенца, лишилась сознания. Но я запомнила слова акушерки: у меня девочка.

— Вы что-нибудь еще слышали?

— Нет, я провалилась в пропасть. Зачем вы меня терзаете, я не хочу жить, мне никто не нужен, я лучше сбегу отсюда и замерзну.

— Вам было бы легче, если бы у вас случился выкидыш?

— Что вы хотите сказать? — Лида резко села в постели.

— У вас родился мертвый ребенок, — едва слышно прошептала Рябуша.

Лида так же резко упала на спину, и неудержимые слезы хлынули из ее глаз. Это были слезы облегчения.

«Негодяй, это он убил мою девочку!» — беззвучно шептали ее губы, а слезы заливали лицо.

Рябуша всматривалась в соседку, пытаясь понять, что происходит в душе у человека. Но видела только беззвучные, обильные слезы, льющиеся из больших открытых глаз.

«Происходит осмысление события, — думала Наталия Михайловна. Такой ход мыслей ей подсказывала педагогическая практика, и он был верен. — Как необходимо сейчас подтвердить мое сообщение. Ах, если бы я могла подняться».

Неожиданно дверь палаты открылась, и Наталия увидела, как молодой человек, очевидно Шура, смотрит на плачущую Лиду. Насколько позволяло утро рассмотреть лицо парня, оно показалось взволнованным, но волнение не простое: так смотрят на страдающего влюбленные.

«Что он знает о младенце?» — со страхом подумала Рябуша, продолжая неотрывно наблюдать за молодым человеком.

Наконец он не выдержал, распахнул дверь и на цыпочках прошел к кровати Лиды, опустился перед ней на корточки, страстно зашептал:

— Лида, кто у тебя родился? Ты не убивайся, хочешь, я возьму вас к себе домой?

— Ты кто?

— Я Шура, я здесь живу, приболел. Я недавно пришел из армии.

— У меня никого нет, я одна, — сказала отчужденно Лида. — Позвал бы ты лучше акушерку. Я хочу знать, правду ли мне сказала соседка.

— Я сейчас, — вскочил Шура, — но какую правду?

— У нее родился мертвый ребенок, — сдавленно сказала Наталия.