Юрий Рытхэу - Чукотский анекдот

Он готов был просидеть всю ночь на берегу озера, наслаждаясь удивительной тишиной и спокойствием, но голос Меленского из темноты позвал его. Роберт Карпентер вошел в избушку, разделся и улегся на чистую простыню, постеленную на оленью шкуру. Приготовившись к долгой бессонной ночи, он тут же провалился в забытье и проснулся, когда утреннее солнце пробилось сквозь маленькое оконце.

После завтрака прослушали последние известия. События разворачивались с необыкновенной быстротой. Министр обороны маршал Язов приказал воинским частям покинуть Москву. Путчисты, как их называли иностранные радиостанции, во главе с вице-президентом Янаевым и главой КГБ Крючковым снова полетели в Крым к Горбачеву. Во многих городах страны проходили митинги. На одних поддерживали ГКЧП, на других выражали поддержку Горбачеву и одобряли действия Ельцина. В Крым направился освобождать Горбачева вице-президент России, боевой генерал, герой афганской войны Александр Руцкой.

— Похоже, что они проиграли, — заметил Карпентер, имея в виду путчистов.

Он это понял по тону американских комментаторов.

Несколько раз Меленский пытался соединиться с бухтой Гуврэль, чтобы вызвать какой-нибудь транспорт для возвращения в районный центр. Но там, похоже, начальство пребывало в такой растерянности, что в ответ он слышал только полупьяное бормотание Бамбурина и извиняющийся голосок его секретарши, которая, разумеется, ничего определенного не могла сказать.

Роберт Карпентер как мог успокаивал Меленского, уверяя его, что ему очень нравится пребывание в тундре, рыбалка и охота на уток.

— Когда мне еще доведется так провести время! — смеялся Роберт. — К тому же начальство платит мне солидные суточные.

Наконец радио сообщило, что Горбачев вместе с семьей благополучно возвратился в Москву, а путчисты арестованы. Министр внутренних дел Пуго покончил с собой вместе с женой. Сообщали еще о других самоубийствах.

У озера появился долгожданный вездеход.

— Будут запрещать компартию, — хмуро сообщил вездеходчик Володя.

Много лет он возил первого секретаря райкома и был человеком в округе значительным и влиятельным. Теперь он чуял, что настают другие времена и простой персональный шофер партийного секретаря уже не такая важная фигура.

По дороге Меленский пытался выяснить подробности о раскладе политических сил в округе, но Володя отвечал коротко и невнятно.

— Похоже, что Пэлята будут отстранять от должности.

— Почему?

— Вроде бы он поддержал ГКЧП.

— А кто вместо него?

— Упоминают его первого заместителя Базарова Виктора Александровича.

— А в вашем районе?

— Пока на место Бамбурина никто не претендует. В вашем Чукотском районе на первое место выдвигается Франтов.

В бухте Гуврэль пришлось пробыть почти неделю в ожидании оказии в Кытрын. Меленского беспокоила бездеятельность гостя, и он не знал, чем его занять. Съездили в Новое Чаплино, оттуда вельботом в старое Чаплино, где бедного Роберта бдительные пограничники продержали два часа, не выпуская его на берег. Съездили на Кивакские горячие источники, на рыбалку в бухту Румилет.

Роберт мог бы уже возвратиться в Ном, вызвав чартерный рейс местной авиакомпании. Но ему хотелось попасть в бухту Кытрын и увидеть Антонину. Образ ее не выходил у него из головы, и он понимал, что находится во власти настоящего нарастающего чувства. Чаще всего она представлялась ему танцующей древний эскимосский танец, с полузакрытыми глазами, с черными волосами. Даже улыбка, освещенная сиянием стальных зубов, казалась ему милой, полной доброты и нежности. Как она удивилась и обрадовалась, получив подарок. Она вся засветилась, и взгляд ее, брошенный на Роберта, показался ему обещанием любви и нежности.

Все, что было до этого в жизни Роберта Карпентера, — десятилетняя супружеская жизнь, подарившая ему двоих детей — мальчика и девочку, мучительный бракоразводный процесс, мимолетные связи — все это отодвинулось далеко в прошлое, и единственная женщина, которая ему ныне желанна и снится по ночам, была Антонина Тамирак.

Однако в разговоре с Михаилом Меленским он ни разу не упомянул ее, все больше напирая на необходимость лично посмотреть все мысы и предполагаемые пункты, где должны были располагаться наблюдатели за миграцией крупных морских млекопитающих. Он тщательно изучил список предполагаемых наблюдателей, обратив внимание, что все они представляли коренных жителей, морских охотников.

— Это будет хороший повод оказать материальную помощь, — заметил Роберт, узнав, какие мизерные пенсии получают чукчи и эскимосы.

Он вообще не мог представить, как можно прожить на сумму, эквивалентную пятидесяти долларам. Это всего раза два сходить в третьеразрядный ресторан. А чем платить за жилье, электричество, телефон и другие услуги? Или это осталось бесплатным, как в советские времена?

— Живем в долг, — туманно ответил Меленский. — Иногда из округа подкидывают какие-то денежки… Наш кооператив надеется только на себя. Все мы давно перешли на местные продукты — мясо моржа, кита, лахтака и нерпы. Заготавливаем запасы на зиму, пользуясь древними технологиями. По большому счету могли бы обходиться и без картофеля и овощей. Наши старые женщины еще помнят, как консервировать на зиму тундровые растения, ягоды, дикий лук… Конечно, тяжелее приходится приезжим, русским. Когда кончаются привозные продукты, они буквально начинают голодать.

— А почему они не едят местную пищу! Насколько я знаю, свежее моржовое и китовое мясо намного лучше, питательнее и здоровее, чем новозеландская баранина, которая за время транспортировки превращается почти в мыло.

— Мне кажется, тут несколько причин, — подумав, ответил Меленский. — Первое — пища непривычная. Второе — им кажется унизительным опускаться до уровня местного населения. Они думают, что, поев моржатины или китятины, они становятся настоящими дикарями… Поэтому только когда им совсем невмоготу, они тайком снисходят до местной пиши.

— Вот это настоящая дикость! — воскликнул Роберт Карпентер.

— Что тут поделаешь? — пожал плечами Меленский. — Ведь каждый приезжающий сюда тангитан чувствует себя прежде всего носителем высшей культуры, не говоря уже о том, что совершенно убежден в изначальном своем превосходстве. Даже последний изгой, выгнанный отовсюду, освободившийся зек, какой-нибудь сексуальный маньяк, соблазненный скабрезными рассказами о якобы широко распространенном на Чукотке обычае уступать гостю свою жену, считает себя выше местных. К ним надо прибавить полчища чиновников. Ведь бюрократия на Чукотке строилась по общесоюзной схеме. Сначала должен существовать партийный аппарат, потом аппарат советской власти, за ним комсомол, управления почти всех министерств от водного хозяйства до шоссейного. Дорог в Чукотском районе всего тридцать километров, а существует целый аппарат — начальник, его заместитель, секретарь, бухгалтерия, инженерный отдел, потом профком и так далее… Все эти люди сегодня оказались не у дел. И они тайно надеются, что в конце концов эта игра в перестройку кончится и все вернется на круги своя.