Юрий Рытхэу - Чукотский анекдот

— Стой! — услышала она сзади громкий окрик.

Оглянувшись, она увидела неуклюже бегущего к ней пограничника и остановилась.

— Ваши документы!

Видимо, пограничники замешкались, добрались из Улика в Кэнискун уже после прибытия барж.

Сьюзен, привычная уже к такого рода досмотрам и бесконечным проверкам документов, достала паспорт. Молоденький солдат внимательно изучил документ, сличил фотографию с оригиналом и сурово произнес:

— Сюда ходить нельзя!

— Почему! — удивилась Сьюзен.

— Это пограничная зона.

— Но граница отсюда не менее чем в полсотне километров.

— Не положено. Таков приказ. Вернитесь к баржам.

Сьюзен знала, что спорить бесполезно. Она неоднократно сталкивалась с глупейшими и бессмысленными запретами и ограничениями со стороны пограничников, которые, видимо, просто придумывали себе занятия, чтобы заполнить тягучие дни, месяцы и годы безделья, и твердо усвоила — лучше подчиняться.

В Улаке все решили жить вместе — в квартире Аркадия Пестерова. Из интерната принесли дополнительные кровати, в полупустом магазине купили кое-какую посуду. Сначала хотели нанять повара, но Сьюзен заявила, что еду будет готовить Томми Канишеро.

И тот взялся за дело с такой добросовестностью, что все только удивлялись. Он ухитрялся готовить вкуснейшие блюда из моржатины, из нерпичьей печенки, варил замечательное заливное из лахтачьих ластов. Так как старую пекарню снесли и сожгли брус, чтобы не дать распространиться грибку на другие деревянные здания, Томми еще взялся печь хлеб в американской армейской походной пекарне. Глядя на него, Аркадий Пестеров с унынием думал, что в деловитости и в разнообразных умениях ему никак не сравняться с этим маленьким японцем, который, как выяснилось, по-японски совершенно не говорил и родным языком у него был английский.

Начали разбирать старый фундамент, и тут Сьюзен проявила странную, непонятную для окружающих заинтересованность в каждом камне. Она строго-настрого наказала, чтобы никто не смел уносить ни одного валуна, и даже не поленилась пересчитать их. Целый день она провела у разобранного фундамента, ощупывая каждый камень, переворачивая, чуть ли не пробуя на язык. Чарльз Джонсон незлобиво посмеивался над ней, но Сьюзен была серьезна и только сказала:

— Во всяком деле главное — фундамент. Здесь грунт неустойчивый, галька с прослойками ледяных линз. Пекарня будет давать много тепла, и надо все сделать так, чтобы основание здания выдержало.

Но с каждым перебранным валуном она все больше убеждалась в тщетности поисков дедовых сокровищ. При этом Сьюзен не испытывала чувства разочарования, у нее только усиливалось недоумение по поводу загадочного исчезновения золота. Если никто не находил его (а это событие наверняка осталось бы в памяти людей), то куда оно подевалось? Единственное, что могло случиться, это то, что большевики нашли его и, по своей приверженности к таинственности и засекреченности, утаили находку и переправили ее в Москву.

Когда последний валун лег в фундамент новой пекарни и цементный раствор сцепил его с другими камнями. Сьюзен вдруг почувствовала удивительное облегчение, словно тяжесть золотых слитков упала с нее.

Перемену в настроении Сьюзен Аркадий Пестеров отнес за счет того, что она теперь увидела скорое окончание строительства пекарни. Сам же он был в некотором смятении. Пекарня будет стоять, выпекать хлеб, дела у Сьюзен больше не будет, и она уедет отсюда навсегда со своим Томми. А он останется здесь. Будет подниматься на утес Еппын и следить за стадами моржей и китов, за птичьими стаями, все эти сведения заносить в особую форму и отправлять Михаилу Меленскому… А что дальше? Ведь он еще не такой старый, и он это особенно ясно почувствовал во время работы с Сьюзен Канишеро.

В один день под руководством Чарльза Джонсона возвели стены новой пекарни, настелили крышу, а на следующий уже приступили к монтажу оборудования.

На торжественное открытие улакской пекарни съехались гости из окрестных селений — Инчоуна, Энурмина и Кытрына. Приплыли нувуканские эскимосы на двух вельботах с Михаилом Меленским. Большая байдара привезла гостей из американского селения Иналик на Малом Диомиде. Прибыли и важные гости, среди которых первым был губернатор Чукотского автономного округа Виктор Александрович Базаров. Он сошел с вертолета в сопровождении верного Саркисяна и главы районной администрации Франтова.

Перед пекарней на двух столбиках натянули красную ленту, которую разрезали губернатор и Сьюзен Канишеро. Потом девушки вынесли на больших деревянных блюдах несколько только что испеченных караваев. Первый преподнесли губернатору, второй — Сьюзен.

Аркадий Пестеров вместе с Томми Канишеро стояли чуть поодаль, рядом с нартой, на которой сидел Теркие с баяном. Время от времени, но всегда к месту, он растягивал меха и исполнял соответствующую музыку, даже сыграл американский гимн, когда Сьюзен передала символический ключ от новой пекарни главе сельской администрации Михаилу Амосу.

Губернатор произнес речь. Следуя своей привычке, он выбрал из толпы одного человека и стал говорить как бы специально для него. На этот раз им оказался Аркадий Пестеров. Базаров вдруг вспомнил свой московский сон и чуть не потерял нить своей речи, в которой выражал глубокую благодарность от имени народов Чукотки американскому народу за помощь в трудные времена:

— Придет время, и обновленная Россия поднимется во весь свой рост, и если, не дай бог, наши добрые соседи окажутся в трудном положении, мы с такой же готовностью придем к вам на помощь, как вы пришли к нам.

Последние слова потонули в шквале аплодисментов.

Потом прямо в пекарне был устроен небольшой банкет.

В ту короткую ночь перед отлетом гостей Аркадий Пестеров почти не спал.

В сумерках раннего рассвета он вышел на улицу.

Он поднялся на утес Еппын и присел на валун, обратившись лицом к океанскому простору. Сидел долго, бездумно наблюдая, как поднимается солнце над горизонтом, как огненный диск отрывается от воды и яркие лучи бьют в его полуприкрытые глаза.

Он не слышал, как сзади подошла Сьюзен и положила руки на его поникшие плечи.

— Мне тоже грустно расставаться с тобой, — сказала она. — Я тебя очень понимаю и очень сочувствую. Но и радуюсь тоже. Потому что ты стал другим человеком. И я стала другим человеком. Мне будет не хватать тебя, но только одна мысль о том, что ты есть, что ты жив и думаешь обо мне, будет мне придавать силы и дарить радость.

Аркадий Пестеров чувствовал, как в его глазах закипают слезы, и он слегка отвернулся, чтобы Сьюзен не заметила этого.

С южной стороны лагуны послышался гул приближающегося вертолета. И вскоре над зелеными тундровыми холмами показалась машина.