Михай Фёльдеш - Приказ

— Вот твои документы. Они выписаны на имя Ференца Капитана. Можешь быть спокоен, никто и никогда не усомнится в их подлинности. — Отдав бумаги, он продолжал: — Как видишь, мы о тебе помним. И я, и мои друзья… Так вот, Капитан, тебе надо привыкать к своей новой фамилии, но в город пока возвращаться нельзя. Из достоверных источников нам известно, что сегодня вечером в Будапеште начнутся повальные обыски и облавы. Жандармерией разработан специальный план вылавливания дезертиров, который по своей хитрости намного превосходит все другие. Здесь тоже крутятся шпики и всякие осведомители, но у нас они особенно развернуться не могут. Оставайся покуда здесь, располагайся вот на этом топчане, в углу. Насколько мне помнится, тебе приходилось ночевать в местах и похуже этого.

Марошффи понял, что будет лучше всего, если он примет предложение Петера, но ему все-таки хотелось узнать, какую плату с него попросят хозяева за гостеприимство. Петер же продолжал:

— Сейчас мы пока ни о чем тебя просить не будем. Когда придет время, ты сам примешь решение, как тебе поступить. — Немного помолчав, он уже совсем благодушно заметил: — Поживешь у нас, будем вместе столоваться. С голоду не пропадем. Нам немного надо. — Потом он помрачнел и добавил: — Как видишь, мы живем втроем: я, отец да сестренка. Мать у нас померла в прошлом году от заражения крови. Работала на консервном заводе Манфреда Вейса, там случайно поранила руку о жестяную консервную банку, а к врачу обратилась поздно. Юци, моя младшая сестра, беременна. Наверное, ты уже заметил. У нее был жених Пишта Тоот, отличный парень. Работал на заводе Липтака. К сожалению, он попался в руки жандармам, когда расклеивал листовки. Ну, понятное дело, вначале его отправили в кутузку, в полицию, а потом в тюрьму на улице Конти, там он и умер. Юци же очень гордая, не хочет, чтобы мы ее жалели. Между прочим, — продолжал он, — друг и одногодок жениха Тибор Шарош предложил Юци выйти за него замуж, так ей легче будет воспитывать ребенка, но она все раздумывает и никак не может решиться…

После небольшой паузы он сказал:

— С моим отцом ты уже познакомился, у тебя с ним никаких недоразумений не будет. Посторонние к нам вообще заходят редко, сам можешь догадаться почему. Иногда здесь будут появляться два-три человека, но этим людям можно целиком и полностью доверять. В свое время ты с ними познакомишься… Словом, оставайся у нас. Конечно, тебе надо бы куда-нибудь устроиться на работу, потому что праздно шатающиеся люди здесь, у нас, вызывают подозрение. Я уже подыскал тебе работу. В Кюнке, на свалке, — там компания «Бунзл и Биах» с разрешения военных властей использует на работе военнопленных. В отбросах они пытаются отыскать полезные вещи, вторичное сырье для переработки. Местечко неплохое, власти им вовсе не интересуются, есть там главный распорядитель по имени Фред, он о тебе позаботится. Ему можно полностью доверять. Конечно, — улыбнулся Петер, — место это не очень-то интересное, как-никак все-таки свалка, но уж ты к этому подготовься. Да и не такое страшное это дело, как ты можешь подумать. Там в отбросах роются несколько сот военнопленных, ищут кости, тряпки, бутылки, остатки угля, кокса. Ты там познакомишься с одним русским анархистом, бывшим студентом, зовут его Федор. Он, правда, всячески отрицает, что был кадетом и воевал, но я-то знаю, что так оно и было. Иногда послушать его бредовые идеи довольно интересно. — Тут Петер взял Марошффи за руку и продолжал: — Жизнь — нелегкая штука, Капитан, очень даже нелегкая. И уж поверь мне, тебе будет полезно познакомиться с тем, как здесь живут и работают люди. Правда, работа у тебя будет не из интересных, но это не столь важно, несколько недель ты выдержишь. Пойми, прятаться тебе придется недолго.

Марошффи спросил, откуда у него такая уверенность.

— Не могу тебе объяснить, Капитан, — произнес в ответ Петер, — но я побывал во многих местах и чувствую, как повсюду нарастает гнев обманутых людей. В Братиславе, да и в других словацких городах, где я только что был, ситуация очень напряженная. Все меня спрашивали: ради чего льется людская кровь? кто за все это будет отвечать? Ведь рано или поздно кому-то будет предъявлен счет за погибших и искалеченных! А когда этот счет будет предъявлен, что скажут солдатам, лишившимся здоровья и молодости, которые, помнишь, стояли перед нами в окровавленных лохмотьях? Только то, что они снова должны вернуться домой: кто на завод, кто на свой пропахший навозом клочок земли, — чтобы и там снова терпеливо выслушивать приказы мастеров или управляющего?

Петер разволновался, говорил горячо, и чувствовалось, что люди пойдут за таким пламенным агитатором. Каждое его слово горело страстью и гневом.

— Мне кажется, Капитан, что на севере нашей империи люди прежде других скажут свое решительное «нет» монархии. Вот и надо, чтобы и мы выступили одновременно с ними. — Взгляд Петера стал гневным, и он проговорил убежденно: — Мне поначалу казалось, что война может разложить народ. Одно время что-то подобное и было. Но больше так продолжаться не может. Война как бы уничтожила старый мир, люди очнулись от глубокого сна, вновь обрели способность трезво мыслить. А те, кто мыслит, вскоре начнут действовать. Наступает время рождения нового мира.

Мрачный, торжественный голос молодого Петера Татара звучал в ушах Марошффи как «Реквием» Брамса, музыка, в которой заложена вера в счастье, в которой нет места для скорби. Альби слушал как зачарованный, веря, что в последующие дни произойдет нечто удивительное. Он окончательно решил для себя, что останется в этой лачуге на Заводской улице… Пока останется…

Все получилось так, как планировал Петер. Марошффи стал ответственным за ведение работ на свалке «Чери», где он сразу же обогатил свой ум множеством новых фактов и впечатлений. Он привык к отведенному ему топчану в доме Татара, привык к пище, которой питался вместе со всеми членами семьи Татара, полюбил людей, с которыми ему пришлось делить кров над головой. Однако в душе его продолжалось брожение, он по-прежнему испытывал самые противоречивые чувства. Вот уже десять дней, как он жил на Заводской улице и работал помощником Фреда на свалке.

Однажды ночью ему приснился странный сон: будто он лежит на топчане в мастерской огромных размеров, где в ряд стоит множество верстаков и работают похожие друг на друга как две капли воды рабочие. Все они казались какими-то мистическими фигурами, зеркальным отражением друг друга. Во время работы они непрестанно кричали:

— Хватит крови! Довольно крови!

Марошффи лежал на топчане, укрывшись одеялом, и был почти счастлив. Неожиданно в мастерскую ворвались измученные солдаты, вернувшиеся с фронта. Они все входили и входили, и казалось, им не будет конца. Все они были страшно худые, небритые, с горящими глазами. В их темных и глубоких глазных впадинах горел страшный красный огонь. Толкая друг друга, они проникали внутрь помещения и почти бесшумно кружили по мастерской.