Михай Фёльдеш - Приказ

18 июня.В Эперьеше я встретился с Петером. Он прибыл из-за линии фронта и привез важное сообщение: «Мителхаузер уходит из Пожони и снова занимает Брюн. В Пожони двадцать тысяч революционно настроенных венгров, словаков и немцев рабочих готовы повернуть оружие против буржуазной власти. Пожонь опустела, порядок в городе поддерживают отряды милиции…» Петер только сегодня от меня узнал о смерти Юлии. Он твердо решил поехать в Румынию, чтобы покончить там с изменником, который ее выдал. Удержать его просто невозможно. Увижу ли я еще когда-нибудь этого замечательного человека?

19 июня.Завтра я провожу смотр частей, стоящих на границе…»

На этом записи в дневнике обрываются. Дальше идут чистые страницы. Все события, случившиеся после этого, Марошффи хранит в своей памяти.

20 июня он действительно попадает в Карпаты. Оказавшись в Бескидах, он все еще не терял надежды, так как решения на отход армии еще не было.

В горах дули сильные ветры, с вершины горы было далеко видно все вокруг. Марошффи сознательно не готовился к подведению итогов.

Сам того не желая, он как бы вспомнил все, что с ним случилось начиная с 1914 года. Мысленно он снова побывал в Сербии, Галиции, Буковине, Албании, Румынии, Италии, Бельгии и Франции. Чем закончились ужасные военные приготовления целого ряда стран? Остались только солдатские кладбища да печаль в сердцах вдов. Затем перед его мысленным взором возникли жирные, хитрые физиономии жадных торговцев, которые повсюду охотятся за добычей. Те же, кто оказался способным сохранить чистыми свои сердца после всех кровавых побоищ, могут сказать те же самые слова, которые мысленно выкрикнул Альби в Карпатах: «Люди, любите друг друга!» И тут же мысленно задал себе вопрос: «Существует ли на земле такая власть, которая в состоянии усмирить в человеке его звериные инстинкты?» А затем без всякого пафоса сам же и ответил: «Сделать это способен только социализм. Сделать это могут люди, осененные идеей, с помощью которой можно победить и дикие инстинкты, и националистический угар, и стремление господствовать над другими народами. Это и есть та самая одна-единственная сила, с помощью которой человек на самом деле становится человеком, а на троне его царствует гуманизм».

В середине августа Эрика получила разрешение на возвращение домой, а в начале сентября 1919 года она приехала в Будапешт. Приехать раньше она не могла из-за родов, а теперь оставила малыша у кормилицы в Вене. Та борьба, которую она вела с собой: рожать ей или не рожать, — в конце концов закончилась в интересах ребенка. В критический для Эрики момент ей помогли принять это решение ее большая любовь к Альби и одиночество, в котором она оказалась. Жизнь затворницы в Пеште, появление на улицах столицы чужих войск и бесчисленные погромы, известия о которых доходили до нее, испортили ей настроение.

В своей квартире на проспекте Кристины она нашла совершенно чужих людей. Руди Шлерн и Регина Баркоци к тому времени уже вернулись в свои квартиры. Эрика разыскала Руди, и он с сожалением сообщил ей о том, что 8 августа румыны арестовали Марошффи и с того дня след его пропал. Затем Руди рассказал Эрике, что Сударыня умерла и похоронена в своем фамильном склепе. Мари, сестра Руди, вышла замуж в Вене и теперь вовсе не собирается возвращаться на родину. В заключение он посоветовал Эрике сходить к районному начальству и поговорить с ним. Возможно, ее квартиру сразу же освободят, выбросив из нее на улицу «тот сброд, который ее самовольно занял». Однако Эрику не интересовали ни квартира, ни мебель. Она остановилась жить у отца. Все свое время она тратила на розыски Альби. Все, что можно было сделать с помощью денег, старых связей и собственного обаяния, она сделала. Барон Гот очень помог ей, подсказывал, к кому обратиться. Однако, несмотря на все старания, она так и не добилась своего, потому что после падения так называемого профсоюзного правительства министры внутренних дел очень быстро менялись: Шомашу сменил Перени, а последнего — Фридрих, который в довершение всего был и премьер-министром. Вскоре стало ясно, что без личного вмешательства министра внутренних дел напасть на след Альби ей не удастся. И лишь в середине сентября появилась слабая надежда, когда министром внутренних дел стал Одон Бенецки, который вне всякой очереди принял Эрику и, восхищенный ее красотой, внимательно выслушал. Барон Гот ради дочери был готов поступиться даже своими политическими взглядами. Поскольку же он не намеревался чересчур афишировать себя, то лишь давал ей ценные советы.

— Моя госпожа, — подчеркнуто вежливо заговорил министр, — румынский генерал Панатеску угнал из Пешта несколько тысяч венгров. В этой связи начальник столичной полиции Маттяшовски и сеть его тайных агентов, да и многие агенты органов госбезопасности, сыграли на руку оккупантам. Разумеется, обвинять их за это вряд ли можно. В настоящее время румыны располагают двадцатью семью лагерями для перемещенных лиц, и все они один другого хуже. К сожалению, я не имею возможности установить, в каком из них содержится ваш муж. Однако, к нашему счастью, у румын процветает система взяток, с помощью которой мы, видимо, сможем кое-что сделать. Правда, необходимо спешить, так как в середине ноября, по-видимому, румынские войска отойдут назад, а до того момента они, безусловно, попытаются освободиться от многих своих узников. Кое-кого «унесет» эпидемия, другие погибнут «при попытке к бегству». Методы, к которым прибегают румыны, нам хорошо известны…

Прошло несколько томительных недель, а Эрике за это время удалось узнать только то, что фамилия Альби не фигурировала ни в одном из крупных лагерей для перемещенных лиц. Не оказалось его следов и во многих мелких лагерях. Информаторы Эрики опасались, что Марошффи мог попасть в одно из особых мест, которые находились в Дебрецене, Ньиредьхазе и Бекешчабе, откуда узников направляют на работы в Регату. Получилось как-то так, что никто не подумал о лагере, находившемся в Чепеле, где румынский генштаб устроил так называемый особый политический карантин для лиц, которые «очень много знали». Это был секретный лагерь, и к тому же самый страшный. Марошффи попал в него из-за мести, которой отплатили ему Эдит Алторяи и Шоймар Кристиан за то, что он отказался участвовать в организации контрреволюционной группы. И хотя не было никаких доказательств вины Марошффи, его все же не освобождали. До 14 ноября его держали в лагере в Чепеле и передали в руки правительства Фридриха только тогда, когда румынские войска начали отходить из Пешта.