Михай Фёльдеш - Приказ

Вот что он записал по этому поводу в своем дневнике:

«Бем часто придирается к мелочам. По моему же мнению, правым всегда остается Штромфельд… Штаб командования войск, расположенных в районе между Дунаем и Тисой, переместился в Цеглед, а в Секешфехервар — штаб войск, расположенных в Задунайском крае. Все офицеры, пришедшие в армию по принуждению, начинают разлагаться. Когда я заговариваю с кем-нибудь из них о преимуществах революционной армии, они хотя уже и не сомневаются в этом, но все же порой считают нас чудаками… Хаутзингер, например, как-то спросил меня, почему я считаю армию Советов революционной. Я ему ответил: хотя бы потому, что ее боевой дух вполне соответствует классическим требованиям — наступать, наступать и еще раз наступать! А затем добавил, что, пожалуй, две трети боевого состава этой армии состоит из солдат, пришедших с заводских окраин Будапешта или из рядов бедного крестьянства. Они-то и принесли с собой в армию революционное самосознание, более того, они способны увлечь за собой и остальных. Революционной эта армия является еще и потому, что она родилась в результате революционного воодушевления масс, а также потому, что она хочет и умеет воевать…»

Однако то, что Марошффи казалось понятным, для Хаутзингера оставалось неясным.

— Еще далеко не известно, действительно ли хочет воевать эта армия, — сказал он Марошффи. — Это покажет только будущее.

В те дни мысли каждого офицера, находящегося в ставке, были заняты одним: на что именно решится Штромфельд? По сообщениям Стояновича, он не намеревался предпринимать наступления на Мишкольц и Кашшу, с тем чтобы в ходе его пробить северные «ворота», поскольку на юге, с направления Загреба, замечено сильное передвижение французских войск в направлении Декенеша и из Уйвидека на Сегед. Не могли они выставить достаточно сил и для обороны Шалготарьяна, так как находящиеся в том районе войска нужно было направить в район между Дунаем и Тисой и в Задунайский край. Однако сообщения, поступившие от Бертоти, явно противоречили донесениям Стояновича:

— Нам стало известно о том, что Ллойд-Джордж, Вильсон и Орландо ревностно относятся к продвижению вперед войск Клемансо. Это в какой-то степени сдерживает алчность «Арме д’Орьян». Бертело и Гондрекур тщательно скрывают от них румынских солдат, которым со стороны Бессарабии угрожают русские. На основании этих сведений в ближайшее время нельзя ожидать наступления ни с юга, ни с востока. Следовательно, нам необходимо решить, куда направить наши усилия: то ли прорываться из района Шалготарьяна, то ли предпринять попытку освободить Мишкольц, который с первого мая находится в руках чехов.

После выступления Бертоти начался жаркий профессиональный спор. Штромфельд слушал молча. Марошффи своим предложением вызвал одобрения собравшихся:

— В восточном направлении мы наступать не можем, это привело бы в движение весь южный фронт. В настоящее время мы не можем ждать неожиданностей от противника ни со стороны Дуная, ни со стороны Дравы. Вдоль Тисы мы можем ожидать наступления румынской армии. Все это говорит о необходимости проведения наступления в северном направлении, хотя бы еще и потому, что там находится самый слабый наш противник. В довершение всего правда на нашей стороне, так как не мы первыми нарушили демаркационную линию, а наемники Клофаца. Следовательно, мы с полным правом можем утверждать, что ведем справедливую войну, войну оборонительную. И наконец, за наступление в северном направлении говорит то обстоятельство, что в Кашше, Пожони, Брюне и Праге многие революционно настроенные рабочие симпатизируют нам…

Офицеры, склонные к сомнениям, энергично напали на Марошффи, критикуя предлагаемую им тактику и стратегию, однако бывший полковник Шрайнер, который также добровольно присоединился к революционной армии, поспешил на помощь Марошффи.

— Сравнительно близкое расположение наших северных и южных границ друг от друга делает возможным быстрое передвижение войск к опасным пунктам. Если нам удастся быстро открыть северные «ворота» навстречу русским войскам, то мы тем самым создадим условия для нашей окончательной победы.

Марошффи, сам того не желая, мысленно сравнил дух, царящий в ставке Штромфельда, с духом штаба Конрада и Арца, причем победа оказалась за Штромфельдом. Он выслушивал всех, разрешая спорить кому сколько вздумается. Ставка командования в Геделле походила в те дни на вулкан. Все офицеры ставки были охвачены жаждой кипучей деятельности, все спорили, ища лучшее решение той или иной проблемы, споры не прекращались даже в столовой, в спальных комнатах и в парке под вековыми деревьями, где иногда прогуливались офицеры.

«День ото дня улучшается настроение офицеров, — записал Марошффи в своем дневнике. — Почти каждый день и даже каждый час поступают сведения о больших или малых наших успехах. Особенно радовались офицеры успеху Красной армии в районе Шалготарьяна. В настоящее время я чувствую себя истинным военным, так как армия выполняет благородную задачу, солдаты полны непреклонной решимости, командование относится к ним по-человечески… Успехи, число которых множится, и надежда на более крупные победы окрыляют офицеров. Уже появились в их среде даже завистники и «добывальщики» привилегий, а это уже нехорошо. Бем это терпит, Штромфельд презирает. К счастью, политкомиссары начинают выполнять свои обязанности, особенно те, кто принимал участие в гражданской войне в Советской России…»

Нетерпение Марошффи достигло кульминационного момента. Оттяжку решения на наступление или оборону он считал ошибкой и прямо заявил об этом на военной конференции:

— Основная сила любой революционной армии состоит в наступлении. Если же армия отказывается от наступления, то она не достигает своей цели и неизбежно придет к гибели.

В конце концов в штабе все-таки пришли к мнению о необходимости наступать. Флейшакер вместе со своими сторонниками требовал взятия Фюлека и Лошонца, то есть, говоря другими словами, предлагали расчленить группировку противника на восточную и западную. По мнению Марошффи, а с ним соглашались и другие, важно было овладеть Мишкольцем и Кашшей. Марошффи так записал об этом в дневнике:

«В ставке командующего теперь ужасное напряжение. Вот-вот должно что-то произойти: дальше тянуть с принятием решения просто нельзя. Если будет принято предложение Флейшакера, то случится ужасное несчастье, таково мое личное мнение. Нам во что бы то ни стало необходимо пробиваться на север. Я внимательно наблюдаю за Штромфельдом: лицо его кажется высеченным из мрамора, его выражение ничего не выдает. Успокаивает то, что он приказал проверить данные, поступающие от Стояновича, расходящиеся с данными, полученными от Бертоти. Я очень доверяю сведениям, полученным от Петера и Юлии. В конце концов пора принимать решение — и немедленно!»