Нина Ищенко - Локусы и фокусы современной литературы

Александр Фадеев. «Разгром»

«Разгром» Фадеева подтверждает ту мысль, что коллектив и эволюцию коллектива может показать только соцреализм, другие жанры такой задачи не ставили и поставить не могли. Он очень отличается от многих книг, что я читала до сих пор, и отличается именно развитием этой темы.

Толстой, конечно, повлиял на автора, это заметно, Толстого не надо указывать. Однако у Толстого вопрос взаимоотношения лидера и коллектива почти не разработан. Он совершенно правильно указывает, что один человек своим личным влиянием не в состоянии сдвинуть с места несколько тысяч или миллионов человек, но на этом и останавливается. Сила, которая движет коллектив, Толстому представляется бессмысленным хаосом, игрой случайных стремлений, целей и воль, в результате которых складывается какая-то совершенно непредсказуемая равнодействующая. Толстой не может ответить в рамках своей теории, почему в Европе эта непредсказуемая равнодействующая каждые сто лет ведет армии на Москву.

Природа этих сил не ясна Толстому, не ясна и его героям. Наполеон использует взаимосвязи лидера с коллективом интуитивно, он сам не знает, как и почему это работает. Ну Наполеон-то ладно, его дело было воевать, а не рефлексировать. Толстой тут остается в русле европейской мысли, ведь даже Гюго, в лице которого Франция осмысляет свою историю, пишет, что если бы возле какой-то фермы под Ватерлоо не было некоей канавы, история Европы пошла бы по-другому. Как мы видим, и европейские интеллектуалы в этих вопросах немного нам дают.

Фадеев же подходит к описанию указанного взаимодействия на совсем другом уровне. Главный герой, руководитель партизанского отряда Левинсон, знает, как работают эти силы, и использует их сознательно:

«Левинсон глубоко верил в то, что движет этими людьми не только чувство самосохранения, но и другой, не менее важный инстинкт, скрытый от поверхностного глаза, не осознанный даже большинством из них, по которому все, что приходится им переносить, даже смерть, оправдано своей конечной целью и без которого никто из них не пошел бы добровольно умирать в улахинской тайге. Но он знал также, что этот глубокий инстинкт живет в людях под спудом бесконечно маленьких, каждодневных, насущных потребностей и забот о своей – такой же маленькой, но живой – личности, потому что каждый человек хочет есть и спать, потому что каждый человек слаб. Обремененные

повседневной мелочной суетой, чувствуя свою слабость, люди как бы передоверили самую важную свою заботу более сильным, вроде Левинсона, Бакланова, Дубова, обязав их думать о ней больше, чем о том, что им тоже нужно есть и спать, поручив им напоминать об этом остальным.

Левинсон теперь всегда был на людях – водил их в бой самолично, ел с ними из одного котелка, не спал ночей, проверяя караулы, и был почти единственным человеком, который еще не разучился смеяться. Даже когда разговаривал с людьми о самых обыденных вещах, в каждом его слове слышалось: "Смотрите, я тоже страдаю вместе с вами – меня тоже могут завтра убить или я сдохну с голоду, но я по-прежнему бодр и настойчив, потому что все это не так уж важно…"»

Мечик очень актуальный персонаж, особенно последние двадцать лет. Городской интеллигентный мальчик, который упивается собой, не понимает, что делается вокруг, и из всей жизни отряда вынес только то, что эти люди озабочены только тем, как набить себе брюхо, и с таким же рвением служили бы и Колчаку. До того узнаваемо, я даже благодарна автору, что он не привел слова Левинсона, какими тот опровергает этот интеллектуальный шедевр.

И связка колчаки-японцы. В этой книге поводится мысль, что Гражданская война была освобождением русских земель от иноземцев. Некоторые считают, что захватив власть японскими штыками белогвардейцы смогли бы выгнать японцев и наступило бы благорастворение воздухов. Фадеев показывает, что это не так.

Пятый прокуратор Иудеи всадник Понтий Пилат

Не буду скрывать, что прочитанные в детстве «Мастер и Маргарита» и «Куда идешь» определили мой стойкий интерес к Риму вплоть до сегодняшнего дня. Если бы не эти две книги, меня бы там не было и Тацита с Ливием я бы не читала. Теперь, когда благодарности принесены, замечание о Пилате у Булгакова.

Читая о Пилате, который боится императора Тиберия, нужно помнить, что Августу и Тиберию повезло править тогда, когда в Риме совершался грандиозный фазовый переход, социально-политическая трансформация, превращение Республики в Империю. Такие периоды обычно отмечены множеством катастроф, и роль тех личностей, которые стали символом и лицом этого времени, трактуется неоднозначно, можно даже сказать, полярно, от горячей любви до пламенной ненависти, в зависимости от классового сознания трактующего.

Например, в русской истории подобные превращения страны из княжества в царство, из царства в империю и из империи во всемирный союз отмечены фигурами Ивана Грозного, Петра Великого и Сталина соответственно. Какие кипят страсти по поводу именно этих личностей, не стоит долго распространяться. Такие исторические периоды можно условно называть временем модернизации, понимая модернизацию как время массового освоения целыми классами людей новых социальных практик.

Задача Августа, а вслед за ним и Тиберия была сходна с той, которую решал Петр – нужно было отодвинуть от кормила власти старую родовую аристократию, которая своей продажностью и неспособностью соответствовать новым условиям ввергла Рим в перманентный кризис, тянувшийся несколько десятилетий, практически все годы поздней Республики. На место республиканской олигархии как класса императоры ставили новых людей из низшего слоя – всадников и вольноотпущенников. Уже во времена Августа все провинции были разделены на сенатские, которые управлялись по старинке родовитой знатью, хоть уже и под надзором императора, и собственно императорские. Императорские провинции считались личной собственностью императора, которыми император и управлял соответственно. По форме это было частное владение, прокуратор был в каждом крупном поместье, по сути же тут отрабатывались новые практики и методики управления, которые были позднее распространены на всю Империю. Именно здесь очень широко использовались новые люди и именно таким новым человеком был Понтий Пилат.

Из сказанного ясно, что булгаковский Пилат совершенно неправильно сделан выразителем настроений старой аристократии. Это у них были мысли «лишь бы отсидеться в каком-нибудь медвежьем углу, в глухой провинции у моря, лишь бы не заметили и дали дотянуть до пенсии». Возможно, такие настроения были свойственным и Булгакову, и той интеллигенции, которая сделала этот роман своей настольной книгой, но у Пилата их быть не могло. Для прокуратора это было время великих надежд и свершений, огромных перспектив, колоссальных возможностей, небывалых до той поры социальных лифтов. Настрой таких людей лучше всего выражается словами Иосифа в Египте: «Девушка, мне нравится жить!»