Михаил Полюга - Альпийский синдром

– Я знала, что ты придешь. Чувствовала, – призналась она много позже того позднего вечера, когда, точно головой в омут, я бросился обратно – к ее дому, у которого мгновением раньше мы расстались.

Но и в тот вечер не было недоумения и тревоги в ее глазах. А уж через время, после признания – «чувствовала», я точно знал: ждала и хотела, чтобы тогда вернулся!..

Я вздохнул с необъяснимо сладостной горечью и вдруг вспомнил, что у нас с ней вчера ничего не вышло. После моего дурацкого восклицания про «до» или «после» Дашенька погасла, замкнулась и, даже не пригубив за свое здоровье, отставила фужер, вполголоса обронила: «Устала. Пойду прилягу», – и скрылась в спальне. Когда пришел и я, она уже спала или делала вид, что спит, и на мои робкие попытки и прикосновения только дернула плечом и задышала глубже и отстраненнее. «Вот тебе и годовщина!» – разочарованно протянул я, но так, чтобы жена не услыхала: еще, чего доброго, заплачет. Надо же мне было упомянуть о той давней непоправимой истории с абортом!..

Тут я отвлекся, потому что в приемной раздались шаги и голоса. Дверь распахнулась, вошли Ильенко с Саранчуком, поздоровались за руку, уселись вокруг приставного столика. Планерка, которую я зачем-то затеял, началась. А мне так не хотелось отвлекаться на дела служебные, суетные!

– Итак, – повернулся я к Саранчуку, легким покашливанием прочищая горло, – что с контролирующими? По плану работы, у нас в августе проверки в хозяйствах: сохранность нового урожая, охрана труда, разукомплектование сельхозтехники – ну, сами знаете, о чем речь. Август на исходе, а результатов не вижу. Вы, Леонид Юрьевич, когда собираетесь в хозяйства? Информацию получили? Кого из специалистов привлекаете к проверкам?

– Когда-когда, – пробурчал наглый Саранчук, – как поступят бумаги от контролирующих, так и я сразу… А они волынят. Половина ревизоров КРУ – а их, вы знаете, всего трое – в отпуске, информацию только пожарная часть направила. С кем проверять? Что проверять? Замки на амбарах?

– Как вы сказали? Половина из троих? По-вашему, полтора ревизора в отпуске?

– Не придирайтесь к словам. Один в отпуске, другая, Тая Ольшанская – на сохранении. Мне с ней ехать, а у нее как это… матка в тонусе…

– Что у нее? Гхм! – кашлянул со своего места ушлый Ильенко.

– А я знаю что? Ей до декретного месяц с небольшим, бережется баба. А мне как без спеца? Что я проверю? Может, попросим, Николаевич, чтобы отсрочили? Я подготовлю письмецо в область: так, мол, и так, форс-мажор. А? Всего-то на недельку…

– Не порите ерунды! Вам область дня не спустит, задание на контроле в Генеральной.

– Ладно, что-нибудь наскребу. Есть у меня одна инфа, сорока на хвосте принесла, – самодовольно ухмыльнулся Саранчук и, ерзая на стуле, поднял к бегающим суматошным глазам руку, взглянул с намеком на часы: – К десяти – в суд… Кстати, шеф, по области прошел слушок – в некоторые районы, где один помощник, добавят единицу. Вы бы прозондировали, а вдруг и нам…

– Зондируют сами знаете что, – не без злого нажима отрезал я – терпеть не могу, когда лезут не в свое дело. – Пока ничего не ясно. Дали всего шесть единиц, а районов больше двадцати. Вот и прикидывают, что да как, смотрят на показатели, на нагрузку. Но в кадрах вроде обещали… – И, давая понять, что разговор окончен, повернулся к Ильенко. – Мирон Миронович, что у нас со сроками по делам? Успеете до конца месяца закончить дело Бугаева?

– Бугаева? – угрюмо взглядывая из-под нависших, подстриженных в седую щеточку бровей, переспросил тот и решительно, с нажимом резанул: – Почему Бугаева? Дело против него закрыто, что до остальных обвиняемых – пишу обвинительное заключение.

– Что значит закрыто? – опешил я. – Чего вдруг?

– Я так решил, – раздельно, с вызовом произнес Ильенко, глядя на меня ядовито-желтыми, словно у больного желтухой, глазками. – За отсутствием состава преступления. Я следователь, имею право.

На мгновение у меня отняло дар речи. Он так решил? Имеет право? А я в таком случае для чего? Для мебели? Он, видите ли, имеет право!..

– Та-ак! – зловеще протянул я, сжимая под столом кулаки. – Планерка окончена. Леонид Юрьевич, отправляйтесь в суд. А вы, Мирон Миронович… Через пять минут дело Бугаева мне на стол! Свободны.

– Ну, старый козел! – едва дверь за обоими закрылась, скрипнул зубами я. – Все, доигрался! Терпение лопнуло! Все! Будет тебе «я так решил», будет тебе «имею право»! Заодно и анонимку тебе припомню!

Но прежде чем принимать решение, я решил изучить уголовное дело и разобраться, чем руководствовался Ильенко, отмазывая Бугаева.

Дверь без стука открылась. Вошла Надежда Григорьевна Гузь с чашкой кофе и дежурной улыбкой на смуглом цыганистом лице. На ней было все то же платье с вырезом на груди в виде сердца, темные глаза подведены, волосы тщательно завиты и уложены по сторонам лба. «Вся из себя! Налаживается у нее с Козловым? – не без доли ехидства подумал я. – Ну-ну! Бог в помощь!»

– Что это Миронович выскочил как ошпаренный? – поинтересовалась секретарша и привычно улыбнулась одной половинкой рта, подавая чашку.

«Твое какое дело?!» – едва не сорвался я, но вовремя прикусил язык: она-то, Гузь, чем виновата?

– Через минуту примчался, швырнул на стол дело, – словно не замечая моего молчаливого недовольства, продолжала та и мимолетным движением поправила свесившийся на лоб локон. – Будете смотреть сейчас или принести позже?

Я сказал, чтобы принесла дело сейчас. Но Надежда Григорьевна будто не слышала – так же, улыбаясь слегка скошенным тонкогубым ртом, глядела, как я отхлебываю кофе, как при этом перекладываю на столе какие-то папки, кодексы и бумаги, как отмахиваюсь от назойливой мухи, лезущей и лезущей к лицу и рукам.

«Что?» – наконец спросил я секретаршу глазами.

– Я ничего… Я только чашку помыть, – пояснила она, и я воскликнул про себя: ну вот, расхрабрилась, а раньше слово молвить боялась. – Евгений Николаевич, – приняв чашку, наконец решилась Гузь, – в среду у меня день рождения. Как вы смотрите, чтобы посидеть с коллективом? Когда? Вечером, после работы.

– Что спрашиваете? Вечером так вечером. Традиции надо чтить.

Гузь просияла и двинулась из кабинета, цокая каблуками и подрагивая завитыми кудряшками на жилистой крестьянской шее.

Как я и предполагал, мотивировка постановления о прекращении дела против Бугаева была надуманна и фальшива: не знал, не видел, не догадывался и во всем полагался на материально-ответственных лиц хозяйства. Показания этих лиц, данные следователю Ильенко, оказались настолько осторожными и доброжелательными по отношению к Бугаеву, что тому вручить бы медаль за трудовую доблесть, а не возбуждать уголовное дело. И ведь первоначально поясняли совершенно иное! Но те, самые-пресамые, объяснения испарились куда-то из материалов дела. Одним словом, Рамзес II постарался как мог, вот только не подумал, что я стану читать дело от корки до корки, да еще буду помнить о материалах, которые туда не попали. Может, я и не прочитал бы, да та наглая субботняя пьянка в кабинете у Мирона Мироновича не выходила у меня из головы. Поделом же тебе, дедушка Рамзес, отправляйся на покой – выращивать на домашней грядке помидоры!