Тони Моррисон - Любовь [litres]

В конце конов Мэй утихомирилась, но своих взглядов не изменила. Она просто начала таскать вещи, чтобы уберечь от керосинового пламени, которое, как она была уверена, со дня на день вспыхнет в отеле. И от гранат, которые будут бросать в окна отеля, и от противопехотных мин, которые уже зарыты в пляжном песке. Маршруты ее поисков были обширны и точны. Она регулярно патрулировала пляж и натянула леску перед дверью в свою спальню. Она прятала документы и булавки. И в 1955 году, когда тело избитого до полусмерти подростка наглядно свидетельствовало, насколько серьезно белые воспринимают любые проявления непокорности, а в воздухе запахло грядущими беспорядками, как только до курорта дошли слухи о бойкоте в Алабаме [29] Имеется в виду организованная чернокожими активистами акция бойкота автобусов с отдельными местами для белых и цветных в штате Алабама в 1950-е гг. , для Мэй осталась лишь одна неприступная крепость – отель, – и она закопала в песок свидетельство о праве собственности на недвижимость. Спустя десять лет клиенты отеля, вспыльчивые и шумные, относились к ней как к пустому месту. И когда волны черного протеста докатились до тихого побережья, захватив также и деловые кварталы, она вверила своим заботам еще и дом номер один по Монарх-стрит. Не имея никакого авторитета ни на курорте, ни в доме, она затаилась, словно забилась в раковину среди натасканного ею добра. Деньги и столовые приборы она держала в коробках из-под риса «Анкл Бенс»; под тонкими льняными скатертями прятала рулоны туалетной бумаги и тюбики зубной пасты; дупла деревьев в саду были забиты ее нижним бельем на всякий пожарный случай; семейные фотографии, подарочные альбомы, записки и прочий хлам она запихала в мешки и коробки и прибрала в потайные места…

И вот, шумно дыша, она заходит в кухню отеля с коробкой из-под «Ринзо» как раз в тот момент, когда Хид упрекает Л. за то, что та не желает вскрыть упаковки – зря, что ли, деньги уплачены? – и воспользоваться новой кухонной техникой, благодаря которой приготовление блюд заметно ускорится. Л., не глядя на нее, продолжает молча макать кусочки цыпленка в яичный соус, а потом обваливать их в муке. И тут со сковородки выплескивается кипящий жир – и раскаленная струя падает прямо на ладонь Хид.

До недавних пор единственное, что ей запомнилось про тот случай, – боль от ожога. И вот тридцать лет спустя, протирая руки лосьоном, она вспомнила еще кое-что. То, что было до выплеска кипящего жира. Как она остановила Мэй, как залезла в коробку из-под стирального порошка и увидела там упаковку оставшихся с прошлого Нового года праздничных салфеток, коктейльных соломинок, бумажных шляп – и пачку старых меню. Как услышала слова Мэй: «Мне нужно это убрать». И как в тот же вечер коробки с новым кухонным оборудованием исчезли, а потом она их случайно нашла на чердаке – это был последний бессловесный бунт Л. И теперь Хид была уверена, что та коробка с хламом Мэй так и осталась на чердаке. Там должны лежать те пятьдесят меню. Их составляли раз в день, или на неделю, или на месяц, в зависимости от капризов Л., и на каждом меню проставляли дату, свидетельствовавшую о свежести продуктов и домовитой аккуратности повара. Если она получила ожог кипящим жиром в 1964-м или 1965 году, когда волнения в Миссисипи или Уоттсе [30] Речь идет о расовых волнениях в штате Миссисипи в 1962 г., когда президенту Кеннеди даже пришлось объявить там военное положение, и о восстании в Уоттсе, «черном» пригороде Лос-Анджелеса, в 1965 г. вызвали у Мэй такой ужас, что за ней приходилось все время следить и возвращать украденные ею вещи, то, значит, припрятанные ею меню напечатали через семь лет после того меню 1958 года, которое официально считается единственным законным завещанием Билла Коузи. В той коробке лежит целый ворох меню. А ей-то требуется только одно… Меню да вороватая душа и молодая твердая рука, умеющая писать прописью.

Старая добрая Мэй. Годы хитроумия, десятилетия безумия – и то, и другое могло бы заменить простодушие, и тогда, глядишь, все пошло бы по-другому. Будь она сейчас жива – это бы ее убило. Задолго до смерти она превратилась в привидение из народного водевиля, бродя по комнатам отеля и прячась за дверями, пока не поняла, что безопаснее просто припрятать свидетельство той жизни, которой «черная» революция шестидесятых хотела ее лишить. Но теперь она воистину упокоилась с миром, так как, когда она умерла в 1976 году, обожаемая ею смертная казнь вновь вернулась в моду, и она просто пережила ту революцию. Однако ее призрак, в каске и при кобуре, был жив и набирал силу.

Над шоссе на Харбор пахло апельсинами – привычным запахом, который неизменно сопровождал Кристин во время всех ее прошлых побегов. Первый раз – пешком, второй раз – на автобусе, и всякий раз тянувшиеся вдоль дороги апельсиновые деревья словно окропляли беглянку приятным цитрусовым ароматом. И эта до боли знакомая дорога будто служила рамой для пригрезившейся жизни. Действие всех запомнившихся ей снов, от самых глупых до пугающих, разворачивалось прямо на шоссе номер двенадцать или рядом, и если шоссе во сне оставалось невидимым, все равно оно бежало где-то вдоль границы сна, чтобы в нужный момент прийти на помощь испуганной девочке или стать ареной бессвязного сюжета очередного сладкого сновидения. И теперь, когда она нажимала на педаль газа, в ее спешке было что-то от ночного кошмара – когда ты, задыхаясь, торопишься куда-то, а время при этом остановилось, – но морозный воздух убил молодые плоды вместе с их ароматом, чье отсутствие Кристин ощущала с необычайной остротой. Она опустила стекло, потом подняла и снова опустила.

Мытье машины в исполнении Ромена не предусматривало уборку салона. Поэтому «олдсмобиль» сверкал снаружи, но внутри воняло как в КПЗ. Однажды она набросилась на автомобиль куда более шикарный, чем этот, – и именно из-за запаха. Она тогда хотела вообще его уничтожить – и автомобиль, и все, что он символизировал, но в основном пытаясь уничтожить запах «Уайт шоулдерс» [31] Американская парфюмерная вода с цветочным букетом, популярная во второй половине 1940-х гг. , который колол ноздри и сковывал язык. Владелец автомобиля доктор Рио так и не увидел причиненного ущерба, потому что его новая подружка прежде, чем его хватил удар, вызвала эвакуатор и отправила разбитую машину в ремонт. Молоток Кристин размозжил лобовое стекло, а ее острая бритва изрезала пухлую кожу сидений и темную змею пленки из кассеты (в том числе и в особенности с записью «Лучших времен» Эла Грина [32] Эл Грин (р. 1946) – американский певец в стиле соул, звезда эстрады 1970-х гг. ), ошметки которой она набросила на приборную панель и на руль, о чем хозяин потом только слышал, но, слава богу, не видел. И этот акт вандализма причинил ей страданий не меньше, чем отставка, которую он ей дал. Изничтожить «Кадиллак» было нелегко, но сие деяние, совершенное средь бела дня, когда она пришла в неистовство, учуяв в салоне запах духов другой женщины, было подвигом, и его требовалось совершить на глазах у важной свидетельницы, ради которой этот подвиг, собственно, и был совершен. Как выразилась тогда хозяйка пансиона, где поселилась Кристин, доктора Рио пощадила его новая женщина. И это ошибка, добавила тогда Манила. Новая женщина должна была бы заставить его усвоить этот урок – надо, чтобы он воочию увидел это предупреждение о том, на что способна отвергнутая женщина. Если бы ему было позволено самому увидеть результат избавления от одной женщины, это могло бы помочь очередной любовнице пролонгировать свою краткосрочную аренду его благодеяний на более длительный период.