Эбби Ваксман - Книжная жизнь Нины Хилл [litres]

Лиз взглянула на часы и встала посреди зала, где уже сидел на табурете Теодор Эдвардс, чистящий свои богомольи усики. Шучу-шучу. Усики уже были чистыми. Нину разобрал смех, и она поняла, что следовало ограничиться одним стаканом.

Лиз сказала:

– С удовольствием представляю вам Теодора Эдвардса, чья книга «Выпусти внутреннего зверя» на этой неделе попала в список бестселлеров «Нью-Йорк Таймс».

Все захлопали, а Нина внимательнее присмотрелась к книге. Она была не художественной, что-то вроде пособия по самосовершенствованию. Нина отложила ее и перевела внимание на автора, как ей и полагалось.

Теодор откашлялся. У него был удивительно глубокий и приятный голос, делавший его похожим не на богомола, а, скорее, на медведя, переодевшегося богомолом.

– Приветствую, собратья-звери, – начал он. – Как приятно видеть, сколь много собралось здесь тех, кто готов заглянуть в себя и выпустить на волю прячущееся внутри животное.

Нина рассеянно подумала, что, возможно, ей стоило поставить кошачий лоток.

Тедди продолжил с еще большим драматизмом:

– Цивилизация сломила многих из нас и увела от предназначенного нам природой места. Теперь нам сложно даже вспомнить, что мы – млекопитающие, лишь звено в великой цепи жизни. И, как все млекопитающие, мы страшимся хищников, жаждем добычи и вожделеем себе подобных.

Нина посмотрела на Лиз. Ее брови слегка сдвинулись, и Нина увидела, как она перевернула свой экземпляр, чтобы, как и Нина, прочитать описание. Теодор продолжал:

– Мои надежды оправдались: люди, прочитав книгу, поверили в своего внутреннего зверя, и теперь по всей стране появились сообщества зверолюдей, как я их называю, готовых заново познакомиться со своей дикой стороной.

Боже! У Нины возникло плохое предчувствие.

– Так что давайте улучим минуту и поздороваемся друг с другом как следует!

И безо всякого дальнейшего предупреждения он запрокинул голову и издал львиный рык. Лиз с Ниной застыли, уронив нижние челюсти, а весь зал взорвался ревом, рычанием и даже довольно убедительной китовой песней.

Нина в панике посмотрела на Лиз, которая попятилась к ближайшему книжному шкафу. Та встретилась с ней взглядом и одними губами произнесла: «Спаси меня», но Нина ничем помочь не могла.

Теодор закончил рычать и поднес руку к уху, приглашая своих читателей (добровольных послушников в храме безумия) громче приветствовать друг друга. Читатели подчинились. Нина закрыла уши руками и разразилась неудержимым хохотом. Люди на улице останавливались, у дверей образовалась толпа. Жаль, что она не поставила больше стульев.

А потом с возгласом «Зверолюди! Гарцуем!» Теодор вскочил с табурета и стал скакать по комнате, и под грохот складных деревянных стульев аудитория последовала его примеру.

После этого все стало только хуже.

После того как звери покинули магазин, стулья были сложены и возвращены в подсобку, а Лиз выпила четыре таблетки «Тайленола», Нине разрешили уйти.

– Сегодня суббота, – сказала Лиз Нине. – Беги, пока меня не хватил инфаркт, а то придется тебе весь вечер торчать в больнице.

– Ты действительно думаешь, что это может случиться? – с опаской спросила Нина и помедлила. Лиз была не старой, но этот авторский вечер оказался серьезным испытанием.

– Сомневаюсь. Беги, песик, – замахала на нее руками Лиз. – Я вижу, кто-то втоптал сыр в ковер в отделе подростковой литературы, так что меня ждет расслабляющее отколупывание его ногтями. Кыш!

И Нина сбежала.

По субботам у Нины был ритуал: вечером она шла домой, кормила Фила, принимала душ, одевалась и выходила в ночь, чтобы вонзить зубы в шею первой попавшейся девственнице или девственнику. Конечно, это неправда: субботней ночью в Лос-Анджелесе не встретить девственников. На самом деле Нина брала фотоаппарат и отправлялась снимать.

В одном из первых воспоминаний Нины о Кэндис мать учила ее распознавать момент, достойный быть запечатленным на фото. Они сидели вместе в толпе, и Кэндис указывала на образы, мелькающие в калейдоскопе людей вокруг. Это было приятное воспоминание, и хотя Кэндис чаще снимала зоны военных действий, голодающих детей и покрытых токсичными химикатами шахтеров, Нина предпочитала делать фотографии родного города. Лос-Анджелес славился дурманящим миксом массовых беспорядков и красных ковровых дорожек, но в ее глазах город был совсем иным.

Не забывайте, Лос-Анджелес – неестественный оазис. Он был построен в окруженной горами пустыне, протянувшейся с востока на запад и плавно нисходящей в Тихий океан. Более семи тысяч лет назад на этой земле поселились племена коренных американцев. Они жили здесь в относительном мире до тех пор, пока не заявились испанцы, которые все разрушили. Вскоре здесь обосновалась киноиндустрия, последовавшая сюда за загребущим Томасом Эдисоном, который обладал монополией на все, что связано с кино, на Восточном побережье и не погнушался сломать несколько ног, дабы эту монополию поддержать. Киноиндустрия прижилась. Похожие на дергающихся муравьев люди со старых пленок стали строить дома и студии, потом дома побольше, бассейны. Не успели мы и глазом моргнуть, как появилось семейство Кардашьян.

Конечно, это ужасно упрощенная и предельно сжатая версия более чем столетней истории, но суть в том, что люди пришли и покрыли слоем мусора и асфальта этот прекрасный уголок слегка удивленной девственной природы. Слишком вежливая, чтобы предъявить претензии, природа просто продолжила заниматься своими делами, не обращая на нас внимания, как мы не обращаем внимания на нее. Но она, старый опытный фокусник, все еще творит чудеса.

Например, сходите весной в Парк Гриффита, и вы обнаружите себя наедине с миллиардами птиц, расслабленно болтающих после бурного дня над стаканчиком послеобеденного виски или тем, что помогает птицам расслабиться. Цветком лютика с росой? Половинкой желудя с медом? Скорее, конечно, они пьют дождевую воду из брошенной пивной банки, но какую бы жидкость они ни употребляли, она явно дает по мозгам, потому что они распевают во все свое пернатое горло. Иногда, если Нина сидела неподвижно, ей удавалось увидеть енота, койота или зайца: все они старались остаться незамеченными, а обнаружив ее, замирали и ретировались, как Гомер Симпсон, когда тот пятился обратно в изгородь.

Когда дневной свет начинал угасать, пальмы и отдаленные дома превращались в черные силуэты на фоне невозможно розового неба. В Калифорнии волшебные закаты: васильковое небо с наступлением сумерек приобретает пастельные тона, как в палитре лаков для ногтей у девочки-подростка. Весь мир знаком с бойким дневным Лос-Анджелесом, его слепящим солнцем, девушками в шортах на роликах и нескончаемой вереницей машин. Известен миру и гламурный ночной Лос-Анджелес с окриками папарацци и вспышками камер, старлетками в декольте и на каблуках. Но только коренные жители Лос-Анджелеса видят свою родину в такое время, когда она просыпается или ложится спать. И, как многие красивые женщины, лучше всего она выглядит без макияжа.