Алла Лагутина - Московские джунгли

– Зачем? Ты что, готова открыть для меня свою плоть, чтобы я раскрыл тебя, чтобы на запах твоей крови, твоей горячей печени пришел Железное Сердце? Ты готова принести себя в жертву, чтобы больше не умирали незнакомые тебе люди, а Железное Сердце насытился? На время. Ты готова? И поэтому я должен был прийти к тебе раньше?

Лиля замерла. Она попыталась себе представить людей – нет, не совсем незнакомых… Она представила себе вечно усталую продавщицу из супермаркета, которая была повежливее прочих, и Лиля старалась встать в очередь к ней. И свою соседку, крикливую мать двоих мальчишек-погодок, недавно подобравшую с улицы двух котят (замерзнут, жалко живых тварей), и мальчишек своих школила, чтобы с котятами были осторожны, не игрушка же, живые! И соседа, пожилого мрачного мужчину, ходившего с тростью, но неизменно галантного. И симпатичную рыжеволосую кудрявую молодую женщину, почти девочку, которую Лиля видела в те дни, когда у нее не было съемок: казалось, она жила на детской площадке, беспрерывно играя с такой же рыжей и явно гиперактивной дочкой. И врача, которая пыталась спасти жизнь тети Оксаны. И медсестру, которая брала, конечно, деньги за свои услуги, но за эти деньги по восемь раз за ночь подходила к тете Оксане, проверяла, спит ли, не больно ли, и, если больно, колола обезболивающее вне очереди. И оператора, завзятого матершинника, и всех ребят, с которыми училась во ВГИКе. У нее закружилась голова. Она соскользнула со стула, сжалась в комочек, обхватив голову руками.

«Ты готова принести себя в жертву, чтобы больше не умирали незнакомые тебе люди, а Железное Сердце насытился… На время… Ты готова?»

Нет, она была не готова!

И вместе с тем… Она не могла жить – и знать, что за ее жизнь вносится такая плата. В конце концов – кто она такая? Актриска средней руки. Никто и звать никак. Никакой ценности.

Но – умереть? Вот прямо сейчас взять и призвать это Железное Сердце, это пушистое чудовище, и позволить ему… А что он, собственно, сделает? Сначала отец должен что-то сделать с ней костяным ножом. И это будет больно, это будет страшно… Нет, она не готова. Только вот продолжать жить, сохранить свою жизнь на таких условиях она тоже не может!

Лиля почувствовала, как рука отца, пахнущая почему-то дымом и горькими травами, коснулась ее волос.

– В тебе – дар шамана. Если ты пожелаешь, я проведу обряд и ты овладеешь своим даром. Я не успею тебя обучить, но в тебе будет сила. Возможно, ты сможешь противостоять Железному Сердцу. Ты женщина. Не только по рождению, в твоем теле душа женщины и женская шаманская сила. Женщины – слабые воины. Но у тебя есть шанс приручить злого духа. Подчинить его себе. Женщинам это удавалось чаще, чем мужчинам.

Лиля наконец решилась открыть глаза и посмотреть на отца, снизу вверх.

– Приручить?

– Возможно, он сразу тебя убьет, как только ты призовешь его. Ведь ты необучена. Но возможно, именно это тебя и спасет. То, что ты ничего не умеешь. А дар подтолкнет тебя к правильным действиям. И твоя чистота. Ты же девственница… Не понимаю, как в Москве ты смогла сохранить чистоту, но я ее чувствую.

– Просто я никого никогда не любила. А без любви не хотелось. Наверное, я… Наверное, я асексуальна. Это когда у человека вообще нет сексуальных желаний.

Лиля смутилась, говорить о сексе с еще недавно незнакомым человеком, который при этом оказался ее отцом, почему-то было стыдно, хотя, как все современные девушки, она всегда рассуждала о сексе с легкостью и от поклонников избавлялась заявлением о своей асексуальности: «Я просто не хочу и пробовать не хочу, мне неприятно».

Не то чтобы она мечтала о любви… Но Лиля предполагала, что любовь могла бы что-то изменить в этом вопросе. Возможно, если бы она влюбилась, она бы захотела и секса. Или, по крайней мере, попробовать было бы не так неприятно.

– Ты особенная и, сама не сознавая того, живешь по закону своих предков.

– Расскажи мне про шаманов.

– Это будет долго.

– Расскажи немного. Самое главное.

– Тогда прежде я должен рассказать тебе про наш мир. У каждого рода есть своей покровитель. Животное, которое в давние времена, когда животные понимали язык людей, стало супругом или супругой первого шамана, подарило ему силу и детей, родоначальников племени.

– Наши предки выходили замуж за животных? И женились на животных? А на каких?

– Медведи и волки, кабаны и тюлени, лисы и олени… Это были другие времена. И другие звери. Они были одновременно как звери и как люди.

– Оборотни?

– Нет… И да. Да, так тебе легче будет понять. Как оборотни. И это качество они передали своим потомкам. Каждый шаман умеет вызывать дух предка и в сопровождении духа путешествовать по мирам. Миров всего три: верхний, средний и нижний. Они соединяются между собой корнями, стволом и ветвями дерева, а перемещаться можно по невидимой человеку реке. Только дух может указать шаману, где в реке водоворот, нырнув в который можно оказаться подле дерева. А дальше – или спуститься вниз, в страшный нижний мир, где обитают злые духи и куда иногда попадают души умерших, или подняться наверх, куда уходят праведные умершие и где на самых высоких ветвях дерева, как птички, сидят души детей, ожидающие рождения. Шаман разжигает огонь, ибо без огня невозможно перемещение, он танцует и поет, он надевает свой плащ и маску, он бьет в бубен – и так отправляется в путешествие, чтобы вызволить из нижнего мира душу умирающего, чтобы приманить из верхнего мира душу ребенка для бесплодной женщины, чтобы просить совета или защиты у предков. Спускаться вниз опасно, но подниматься вверх труднее, потому что небес много. Шаман седьмого неба – это самый обычный шаман, отвечающий только за свой род. Шаман девятого неба отвечает за весь народ, всех эвенков. Шаман двенадцатого неба – самый могущественный. Он может летать без огня, плаща и бубна. Он чувствует весь мир.

– А ты?..

– Я шаман девятого неба. Я чувствую всех эвенков. И других людей, если они соприкасаются с эвенками. Поэтому я знаю, что Железное Сердце расширил круг охоты. Он убивает уже не только потомков своих убийц. Он убивает собственных потомков… Русских. Я не понимаю почему. Другие злые духи не поступают так, даже если голодны. Конечно, он привык к тому, что ему регулярно приносили жертву… И все же я не понимаю. Это самое страшное, Дебден. То, что я не понимаю…

Он прикрыл глаза и несколько мгновений сидел молча, словно полностью уйдя вглубь себя. Лиля тоже молчала. Ей было страшно. Оглушающе громко тикали часы. Электронные. Почти беззвучные. А сейчас ей казалось, что секундная стрелка перемещается с грохотом.

Отец открыл глаза.

– Так что ты решила, Дебден? Или дать тебе еще время подумать?