Кирилл Топалов - Не сердись, человечек

Все это мелькало передо мной словно в полусне, потом я, видно, в самом деле уснул, потому что мне снилось, что я разговариваю с мамой и она учит меня писать по-польски… Потом — вроде бы я учусь еще только в первом классе, а уже играю в одном оркестре с отцом, но самого отца не вижу. Играю на мандолине Герганы Африки. Потом снова появилась мама, правда, я не могу понять: мама это или Матушка, потому что мне никак не удается увидеть ее лицо… И я кричу ей: «Оглянись, мамочка! Оглянись, я хочу увидеть тебя, твое лицо!» Она оглядывается, но уже откуда-то издалека, и я не вижу ее лица. Затем она перешагивает через колючую проволоку, которой огорожен наш детдомовский двор, и убегает в сторону села. Я бросаюсь за ней, но кругом эта проклятая колючая проволока. А забор такой высокий, что не перепрыгнешь… И тут я проснулся, и хорошо, потому что очень испугался. Сначала никак не мог понять, где я, но постепенно понял и успокоился. Теперь мне уже было не страшно. То хорошее чувство, которое я испытал, когда говорил с мамой во сне, снова вернулось ко мне. Жаль, что не видел ее лица, но это была она, моя мама. Я чувствовал, что это она. И теперь уже жалел, что проснулся, хотелось снова уснуть, чтобы быть рядом с мамой хотя бы во сне. Теперь уже я не буду просить ее оглядываться, попрошу только, чтобы не уходила…

А ведь она, наверное, тоже хочет увидеть меня, но не знает, где я, а может, боится, что милиция арестует ее, если она будет меня разыскивать…

И вдруг мне стало понятно главное: я сам должен найти свою маму. Что могут сделать мне? Да ничего. Детей запрещено арестовывать… Только как ее искать? Ни Матушка, ни тетя Елена не скажут ничего, потому что их за это могут судить. Так как же, как?.. Почему мы с Жорой не подумали об этом, может быть, вместе что-нибудь и придумали бы?!

Я осторожно оделся, подошел на цыпочках к Жориной постели и позвал тихонько: «Жора». Но он спал крепко и не проснулся. Тогда я легонько потряс его за плечо. Жора вздрогнул, вскочил, и мы стукнулись с ним лбами.

— Что? Землетрясение? — испуганно затараторил он, но, увидев меня, успокоился.

Испугался он так потому, что в прошлом месяце действительно было землетрясение. Тогда нас всех вывели на улицу, и мы проторчали там всю ночь. А наше здание в это время раскачивалось и трещало по всем швам, ведь оно строилось еще в допотопные времена.

— Жора, это я.

— Да, понял, — произнес он неохотно. — Что случилось?

— Извини, что разбудил тебя, — сказал я разочарованно и готов был вернуться на свою койку, но Жора, настоящий друг, понял, что разбудил я его неспроста, и сказал уже веселее:

— Да я не спал… А ты почему не спишь?

— Жора! Я хочу найти свою маму! Меня ведь никто не арестует! Знать бы только, где она…

В это время на соседних койках зашевелились ребята — наверное, мы разбудили их. Жора подал мне знак, чтобы я замолчал, и прошептал:

— Выйдем. Но только босиком и в одних пижамах.

Мне пришлось снять с себя рубаху и брюки, снова натянуть пижаму. Затем мы направились к выходу. Я шел впереди, так как лучше ориентируюсь в нашей комнате, а Жора шагал следом, держась за мою руку. У двери остановились, прислушались. Из коридора не доносилось никаких звуков. Я осторожно открыл дверь (дело в том, что у нас замок сильно щелкает, когда открываешь и закрываешь дверь).

— Лучше всего в пионерскую комнату, там нам никто не…

Мы пошли на цыпочках, но вдруг замок нашей спальни громко щелкнул, кто-то позвал:

— Ачи! Подождите меня!

Мира. Мы остановились. Оба были страшно злые, особенно Жора, он не любит девчонок, говорит, все они кривляки и воображалы.

— Что? — спросили мы в один голос.

— Возьмите меня с собой! — взмолилась Мира.

— Куда?! — вспылил Жора.

— Куда вы идете.

— А ну-ка возвращайся! — приказал Жора.

Мира посмотрела на меня своими огромными глазами, и мне стало жаль ее. Ведь она такая же, как и я, и, если мы собираемся искать мою маму, почему бы и ее маму не поискать?..

— Жора, пусть идет с нами, — попросил я.

Втроем мы отправились на цыпочках в пионерскую комнату.

Жора запер дверь на засов, я проверил, плотно ли закрыты окна, и мы уселись на большой стол, покрытый зеленой материей. На стене висели какие-то портреты, и я подумал, что мы похожи сейчас на маленький революционный комитет, который проводит свое тайное заседание. А Мира только смотрела выразительными своими глазами то на меня, то на Жору.

— Так вот. Мира, твою мать зовут Гена, а отец твой — Владимир Владов. Мать твоя была его секретаршей. Это она назвала тебя Владимирой.

— Что это такое — секретарша? — спросила Мира, ведь я говорил, она очень мало читает и мало чего знает.

— Телефонистка и официантка, — объяснил я ей. — Говорит по телефону вместо своего начальника и приносит ему в кабинет кофе. Ты разве в кино не видела такое? А поскольку у каждого начальника есть в кабинете диван, то они тебя и сделали. Я же объяснял тебе, как все это бывает. — Я подумал, что Мира, как всегда, когда говоришь ей такие вещи, закроет рукой мой и свой рот, но она только смотрела удивленно на меня и даже не заплакала. Я продолжал: — Я, ты и Жора — незаконнорожденные. Наши матери родили нас в Сребырнице. Матушка тоже родила ребенка, но его усыновили. Сейчас мы собрались здесь для того, чтобы решить, как найти своих матерей.

— Досье! — произнес Жора.

— Что?

— Здесь есть ваши документы, в которых все написано. Как я раньше не сообразил!.. Однажды мама брала меня с собой в больницу, которую переводили в другое место, и я видел там целый сундук этих самых досье. Помню, охрана даже была — два человека.

— Ключ от кабинета директрисы есть у Матушки, — пролепетала Мира.

— Но она его не даст.

— А мы сделаем себе отмычку, — заявил Жора. — Я знаю, как это делать. Надо только в мастерскую пробраться.

— Дверь мастерской открывается запросто, замку уже сто тысяч лет, — сказал я.

— Но сначала мы должны поклясться, что будем хранить все в тайне, — сказал Жора и встал. — За такие дела, если мы попадемся, нас могут отправить в исправительную колонию. Знаете, что значит украсть секретные документы? Это все равно что шпионаж.

— Ты боишься? — спросил я Миру.

— Если вы… — залепетала она, но Жора оборвал ее резко на полуслове:

— Клянешься или нет? Если нет — проваливай, пока не поздно!

— Клянусь, — прошептала она, глядя на меня.

— На чем же нам поклясться по-настоящему? — оглядываясь по сторонам, рассуждал Жора.

— На портрете Левского! — сообразил я. — Он тоже всегда принимал клятву с товарищами по оружию.

Мы сняли портрет Левского со стены, положили его на стол, Жора достал перочинный ножичек и осторожно положил его на портрет. Затем накрыл ножичек рукой и сказал: