Михаил Полюга - Прискорбные обстоятельства

— Разумеется, Светлана Алексеевна, — сказал я противное тому, о чем подумал, — назад поедем вместе с вами. А теперь за встречу надо бы выпить, да вот прискорбные обстоятельства…

— Вы с Лилией Николаевной уже все выпили? — не без легкой иронии в голосе сообразила Капустина. — Дело поправимое: нас с ребятами львовские коллеги пригласили в одно местечко, давайте-ка и вы с нами.

«Как, еще одно местечко?» — обернулась ко мне Квитко, и я невольно улыбнулся ее наивному, проговаривающемуся взгляду: ничего не попишешь, мадам Каприза, жизнь иногда удивляет многообразием, особенно после нудного, ежедневного затворничества в нашей «монастырской» управе…

На скорую руку я привел номер в порядок: затолкал остатки продуктов в холодильник, смел с полированной поверхности тумбочки хлебные крошки и влажной салфеткой вытер липкие пятна на месте неосторожно пролитого бренди. Квитко без особой охоты помогала мне в этом неблагодарном деле — неблагодарном потому, что за все время, пока я занимался уборкой, а моя несостоявшаяся женщина в ванной мыла под краном грязные тарелки, стопки и стаканы, Капустина не сводила с нас подозрительного взгляда. А ведь подозревать, по большому счету, было нечего: так, суета сует, не более того.

Затем втроем мы спустились на первый этаж и в кафе выпили по чашке кофе: Квитко — под неизменную сигарету, а мы с Капустиной — с дольками черного шоколада, поданного вместе с кофе.

— Замечательное сочетание: горячий кофе и холодная вода! — сказал я, испытывая истинное наслаждение не столько от вкуса кофе, сколько от самого ритуала: глоток кофе — глоток воды — немного шоколада, и все это неспешно повторить, и снова повторить…

— Да вы сибарит, Евгений Николаевич! — засмеялась Капустина. — Вам бы еще турецкий диван да мягкие подушки…

— И несколько жен в придачу, раз уж помянули Турцию. Не хотите за меня замуж — вы да вот Лилия Николаевна? Хотя бы на эти три дня? Да! Полезная, скажу вам, вещь — научно-практические семинары!

Квитко поперхнулась сигаретным дымом и свела глаза к переносице.

— За вас? Замуж? — подумала секунду-другую Капустина, пристально посмотрела мне в глаза и вдруг на полном серьезе сказала: — Да хоть сейчас! Только не на три дня, а навсегда.

«Черт! Занесло не в ту степь! — запоздало спохватился я, прикрыл глаза и отпил из чашки, изображая, что ничего в данный момент не занимает меня так, как вкушение кофе с холодной водой. — Прикуси-ка лучше язык, трепло! Давно известно: легкомысленная болтовня не всегда идет нам на пользу. Надо бы поостеречься с этой Капустиной. Ты посмотри, замуж она готова! Но странное дело: готова хоть сейчас… Да, неисповедимы пути Господни!»

Ресторан назывался «Старе місто». Это и в самом деле было давнее, как и всё во Львове, здание с большим, вместительным залом и прямоугольными колоннами по периметру, напоминающее зал дворянского собрания, переделанный в наши дни под питейное заведение. Сплошь уставленный громоздкими дубовыми столами, зал был переполнен, несмотря на отнюдь не символическую плату за вход, оглушен музыкой и притравлен густыми клубами сигаретного дыма. Музыкой в ресторане заправлял диск-жокей, расположившийся на эстраде, но, в отличие от банальной дискотеки, бывший здесь лицом второстепенным: его вместе с аппаратурой заслоняли от публики три полуголые девицы, отжигавшие на эстраде с недорослем, мутноглазым, белолицым, субтильного вида парнем с повадками голубого. И все-таки секрет популярности заведения оказался сокрыт в ином: по залу то здесь, то там на столы взбирались испившие пива, а то и чего покрепче посетительницы и пускались в пляс, переступая между тарелками с едой, бокалами и рюмками и оскальзываясь в лужицах пролитого на дубовые столешницы спиртного.

— Вот так так! — крикнул я Капустиной, обосновавшейся за столом слева от меня, с трудом перекрывая грохот девятого музыкального вала. — Сапоги на шпильках, цокающие подковки, отсутствующие взгляды, и музыка — будто сегодня последний день света… Полное раздолье оторвам. Сначала подтирают подошвами плевки и окурки на тротуарах, а после елозят ими подле своих тарелок. И как не противно?

Потом я повернулся вправо и, приблизившись вплотную к Квитко, сказал ей на ухо:

— Замечательный ресторан, но вдвоем здесь нечего делать. Интересно, сколько в этих динамиках децибел?

Мы — Квитко, Капустина, я и еще человек пять, мне не знакомых, — сидели за столом, наполовину укрытым от прочих посетителей массивной колонной, через силу что-то пили и ели и кое-как общались, перекрикивая, когда это было возможно, музыкальные синкопы, безудержно сотрясающие старозаветные ресторанные своды. Водка уже давно не шла мне впрок, я это ощущал печенкой, почками, капризной поджелудочной железой. И как всякий раз бывало в подобных случаях, после очередной выпитой рюмки во рту оставался мерзостный водочный налет — верный признак того, что пить мне больше не стоит. И я мухлевал, как мог: прикладывал рюмку к губам, симулировал глотательное движение, а после незаметно выливал спиртное в бокал с недопитым пивом.

А еще я нагло безобразничал: незаметно для других обнимал Квитко за талию, поглаживал ее по спине, а однажды моя ладонь пробралась между коротковатой, по нынешней моде, блузкой и брюками — туда, где время от времени белела ее оголенная поясница, — и прошлась пальцами по теплой, шафранной коже до самого крестца…

«Интересно, что будет? — захмелело думал при этом я, но недотрога даже бровью не повела, и такое коровье бесчувствие поставило меня в тупик. — Да кто же она такая? Выскальзывает из рук — и снова идет в руки… Или она из таких, кто позволяет все, но лишь до последнего момента? В номере такой момент был близок, и она ускользнула на балкон. Здесь же ей ничего не грозит — ну и щупай себе на здоровье, старина Евгений Николаевич, ее от подобного похотливого поглаживания не убудет!»

— Лиля! — позвал я, наклонившись к Квитко еще ближе, и пощекотал губами мочку ее уха. — Лиля!

— А? — обернулась женщина, и я вдруг подумал, что она пьет наравне с мужиками, а глаза у нее только слегка мутны, как у утомленного, но отнюдь не пьяного человека. — Пойдемте танцевать! А, Евгений Николаевич?

«Танцевать? После пятичасовой дороги и переполненного желудка еще и пуститься в пляс? Снова пытаешься ускользнуть от назойливых нежностей? Моя рука на крестце категорически не устраивает? Или у тебя на самом деле пристрастие к танцам? Что ж, не взыщи, моя милая, не на того напала!»

Мы поднялись со своих мест и, лавируя между столами, направились к эстраде. Когда-то, в годы молодости, я слыл лучшим танцором в институте и мог часами отрывать подметки, охмуряя при помощи рок-н-ролла глупых доверчивых девиц. Что-то будет на этот раз?