Евгений Крушельницкий - Философские уроки счастья

Нам возразят: речь о Марксе! При чём тут Ленин, большевики? Разве Маркс виноват, что его так поняли? Пусть эксперимент неудачен, но идея-то хороша…

Конечно, за свершения последователей отвечать не Марксу, а тем, кто пытался переделать мир по его теориям. Кто, твердя, что-де марксизм не догма, или вольно толковал его на свой лад, или догматически абсолютизировал марксистские идеи. Кто видел в них отмычку для понимания любых событий, хотя у классика речь шла о тенденциях того времени. Но почему об этом учении нужно судить по заявленным целям, а не практическим результатам? Благородные пророчества если и сбылись, то совсем не так, как это представлялось пророку. Как не однажды было замечено, марксисты соизмеряли задачи не со своими силами, а со своими мечтами. Вот и снова люди оказались слишком плохи для осуществления передовых (научных!) идей.

Маркс ошибся в главном: в оценке возможностей капитализма, его способности к развитию, к обновлению — и весь теоретический домик рухнул. Ставка на пролетарскую мораль тоже не оправдалась. Современник Маркса О. Уайльд, похоже, был прав, когда говорил, что есть только один класс людей, которые ещё более своекорыстны, чем богатые. Это — бедные. А ведь тоже сочувствовал идеям социализма…

Массы, классы — все эти категории, конечно, полезны, пока не заменяют собой личность и индивидуальность. Где уже тогда разглядеть «слезинку ребёнка», о которой печалился Достоевский. Между прочим, в числе других людских прав он отстаивал и естественное право на глупость и прихоть, чтобы «по своей глупой воле пожить». Но если обоснованная Марксом историческая неизбежность пришествия коммунизма вызывает вопросы, то другой его вывод бесспорен: когда система плоха, то добродетель благополучных фальшива, поскольку все мы ответственны за порядки, при которых живём. Поэтому не следует валить на философа чужие ошибки, у него достаточно своих. Иначе это помешает разглядеть то полезное, что дал марксизм человеческой мысли. По крайней мере, благодаря ему мы увидели, как бывает, когда начинают торопливо изменять мир, не поняв толком, что в нём происходит. Удостоверились, что бездумная убежденность приверженцев учения нередко не соответствует качеству самого учения. Что ошибается тот, кто воображает, будто творит историю, хотя всего лишь ломает уже сделанное. В этом смысле поучителен ответ лидера парламентской фракции ФРГ, в то время ещё будущего канцлера республики. На вопрос, как он относится к Марксу и насколько руководствуется его идеями, Гельмут Шмидт ответил: «Вы знаете, мы Марксом не руководствуемся, мы его уважаем как большого учёного. А руководствуемся мы волей народа и интересами наших избирателей».

…До последних дней философ активно работал, и его нашли мёртвым за письменным столом. Похоронили Маркса на Хайгетском кладбище в Лондоне, где он прожил много лет.

Марксизм не умер, но марксисты извлекли некоторые уроки из судьбы страны, объявившей это учение официальным и единственно верным. Философы заговорили об освобождении от догматизма, идеологической нетерпимости, о гуманизации марксизма. Человек — не средство достижения великих целей, а самоцель, поэтому в глазах и философов, и политиков должен занять подобающее ему место.

Стало ясно, что современная философская мысль не может быть сведена к текстам классиков, её состоятельность проверяется жизненной практикой. Диалог, дискуссия неизбежны для любой теории, претендующей на научность. При этом настоящий марксизм не ставит никаких границ в осмыслении мира. Француз Р. Гароди, например, видел преимущества марксизма в том, что он не витает над вещами, людьми и историей, а осознаёт и преображает их. Эти преимущества позволяют сделать марксистам обобщающий вывод, в котором нуждается наш век, полагал философ. Но такой вывод пока не сделан. Гароди спорил с догматиками, утверждая, что для марксизма нет раз и навсегда установленных понятий, взятых вне человека. Но коммунисты не нашли лучших доводов, кроме как назвать его ревизионистом и исключить из партии. Что ж… Возражая им, философ напомнил буддистскую пословицу: «Когда указывают пальцем на луну, дурак смотрит на палец».

Буржуазные разглагольствования о семье и воспитании, о нежных отношениях между родителями и детьми внушают тем более отвращения, чем более разрушаются все семейные связи в среде пролетариата благодаря развитию крупной промышленности, чем более дети превращаются в простые предметы торговли и рабочие инструменты.

Но вы, коммунисты, хотите ввести общность жён, — кричит нам хором вся буржуазия.

Буржуа смотрит на свою жену как на простое орудие производства. Он слышит, что орудия производства предполагается предоставить в общее пользование и, конечно, не может отрешиться от мысли, что и женщин постигнет та же участь.

Он даже и не подозревает, что речь идёт как раз об устранении такого положения женщины, когда она является простым орудием производства.

Впрочем, нет ничего смешнее высокоморального ужаса наших буржуа по поводу мнимой официальной общности жён у коммунистов. Коммунистам нет надобности вводить общность жён, она существовала почти всегда.

Наши буржуа, не довольствуясь тем, что в их распоряжении находятся жёны и дочери их рабочих, не говоря уж об официальной проституции, видят особое наслаждение в том, чтобы соблазнять жён друг у друга.

Буржуазный брак является в действительности общностью жён. Коммунистам можно было бы сделать упрёк разве лишь в том, будто они хотят ввести вместо лицемерно-прикрытой общности жён официальную, открытую. Но ведь само собой разумеется, что с уничтожением нынешних производственных отношений исчезнет и вытекающая из них общность жён, т.е. официальная и неофициальная проституция.

Далее, коммунистов упрекают, будто они хотят отменить отечество, национальность.

Рабочие не имеют отечества. У них нельзя отнять то, чего у них нет. Так как пролетариат должен прежде всего завоевать политическое господство, подняться до положения национального класса, конституироваться как нация, он сам пока ещё не национален, хотя совсем не в том смысле, как понимает это буржуазия.

Национальная обособленность и противоположности народов всё более и более исчезают уже с развитием буржуазии, со свободой торговли, всемирным рынком, с единообразием промышленного производства и соответствующих ему условий жизни.

Господство пролетариата ещё более ускорит их исчезновение. Соединение усилий, по крайней мере цивилизованных стран, есть одно из первых условий освобождения пролетариата.