Дженни Колган - Шоколадная лавка в Париже [litres]

– Не уверен. – Фредерик фыркнул.

Только тогда я заметила: в магазине царила непривычная тишина.

– Почему выключили мешалки?

– Как же мы будем работать без шоколатье, chérie? – Фредерик пожал плечами. – Это же невозможно.

– Как это – невозможно? Вы что, забастовку устроили?

– Нет, просто без Тьерри…

– Хотите сказать, что проработали здесь столько лет и все это время не обращали внимания, что он делал?

Узкое лицо Фредерика исказила сердитая гримаса.

– Разумеется, мы видели, что делал Тьерри. Но то, что делал он, и то, что делаем мы… Разница – как между шедевром великого художника и детской мазней. Конширование – процесс тонкий, индивидуальный, работу Тьерри невозможно воспроизвести.

Я привыкла работать на фабрике. Производство поставлено на поток, а значит, делать изо дня в день одинаковый шоколад способна даже обезьяна: лишь бы запомнила, в каком порядке жать на кнопки. Впрочем, тогда вся продукция, скорее всего, будет с банановым вкусом.

– А мы попробуем, – не сдавалась я. – Бенуа тут еще мальчишкой работал. Из уважения к Тьерри мы должны продолжить его дело.

– Невозможно, – повторил Фредерик таким тоном, будто объяснял что-то очень простое кому-то очень глупому, вдобавок не взрослому, а ребенку. – Такого шоколада у нас не получится.

– А может, получится, – с надеждой произнесла я. – К тому же Элис не собирается закрывать магазин. Хочешь спорить – ради бога, спорь с ней.

– Не может быть, – выпалил Фредерик, побледнев.

– Еще как может, – возразила я. – Своими ушами слышала.

– Она просто не понимает. – Фредерик покачал головой.

Но в этой ситуации я была на стороне Элис. В конце концов, людям надо платить зарплату – и мне тоже. Покупатели будут по-прежнему сюда стекаться. В магазине Тьерри в основном общался с покупателями, завораживая их своей бурной энергией и обаянием. Ну а в мастерской Фредерик и Бенуа вполне справятся вдвоем. Конечно же, я буду им помогать. Я ведь наблюдала за их работой несколько недель подряд, а это чего-то да стоит. Разве на фабрике мне не говорили, что у меня есть «чутье»?

Фредерик позвал Бенуа и сердито затараторил, тем самым лишний раз напомнив мне, что все знакомые французы в разговоре со мной стараются выговаривать фразы помедленнее, чтобы я все поняла. Но я уловила общий смысл даже в этой гневной скороговорке: у всех поехала крыша. Бенуа, как обычно, только хмыкал в ответ, но даже в его хмыканье звучало еще больше недовольства, чем обычно. Наконец Бенуа произнес всего одно слово:

– Les Anglais.

«Англичане»! Я возмутилась до глубины души. Можно подумать, мы с Элис заодно!

– Я тут ни при чем, – торопливо дала задний ход я. – Все вопросы к Элис. Мне убрать в мастерской?

Бенуа покачал головой.

– Все сделано, – зловеще произнес он по-английски. – Все кончено.

Еле-еле я вскарабкалась по лестнице. Скорее бы попасть в квартиру и завалиться спать! О боже… А ведь еще придется звонить Клэр. Совсем из головы вылетело. Но сначала надо зарядить телефон. Тогда и подумаю об этом. А пока приму ванну.

Сами, конечно, оказался дома. Сегодня он накинул на смуглые плечи синюю шаль с бахромой и подвел глаза ярко-синим карандашом. Явно подготовился к моему приходу.

– Дорогая! – гаркнул Сами. – Слышал ужасные, кошмарные новости. У меня есть коньяк. Отлично успокаивает.

Предложение прозвучало заманчиво, хотя Сами, скорее всего, не столько беспокоился о моих нервах, сколько жаждал узнать свежие новости. Мой сосед по квартире – тот еще сплетник.

– Весь Париж гудит! Где же мы будем брать горячий шоколад? Между прочим, наш тенор Истобан Эмереновиц отказывается петь, пока не выпьет шоколада от Тьерри Жирара! А теперь его переманит Метрополитен-опера, он сбежит от нас в Нью-Йорк – и для всего мира это будет величайшее горе!

Я усомнилась, что по этому поводу будет горевать весь мир, но вслух этого говорить не стала. Лишь попыталась улыбнуться и сказала, что беспокоиться не о чем: с Тьерри все будет в порядке. Удивительно: всего за несколько часов я вдруг превратилась в ценный источник информации.

– Ты ведь была с ним? – участливо спросил Сами. Вот она, борьба добра и любопытства. – Бедняжка. Перепугалась, наверное?

В первый раз за сегодняшний день я перестала держать себя в руках и дала волю слезам.

– Бедненькая моя, – произнес Сами и обнял меня.

Чем это от него пахнет? Опять какая-то экзотика?

– Хочешь, дядя Сами возьмет тебя на вечеринку? Ну конечно хочешь. Сейчас пойдем, ты всем все расскажешь, и тебе станет легче.

В этот вечер мне меньше всего хотелось тусоваться. Я попробовала объяснить свое состояние Сами, но тот уставился на меня с таким же растерянным видом, как Фредерик, когда я заявила, что мы постараемся воспроизвести рецепты Тьерри. Но слава богу, Сами оставил меня в покое.

Я не сомневалась, что Элис добьется своего: она из этой породы. Выходит, в ближайшее время я буду крутиться как белка в колесе. Но это не страшно: только бы справиться.

1972 год

Когда Клэр пошла в школу (увы, в ту же самую школу: Форесты хоть и переехали, но остались в своем округе), она была целиком поглощена своими делами. Но, даже несмотря на крайнюю рассеянность, Клэр в конце концов заметила, что с одной из девчонок в классе что-то не так. Поначалу она просто почувствовала, что в Лоррейн Хеннеси что-то изменилось. Вот только что? Потом все начали сплетничать и шептаться, а на бедняжке Лоррейн перестала сходиться школьная юбка. К этому моменту все уже знали: Лоррейн беременна. Некоторые говорили, что от парня из парка аттракционов, который этим летом приезжал в Кидинсборо. Мол, так закружил Лоррейн на карусели, что она совсем голову потеряла.

Конечно, дни, когда таких, как Лоррейн, отправляли в особые дома для падших женщин, закончились, но произошло это совсем недавно. И – подумать только! – Лоррейн чуть-чуть не успела закончить школу! Казалось бы, если уж продержалась до выпускного класса, можно вздохнуть спокойно, сплетничали домохозяйки на рынке. Но бедняжка Лоррейн срезалась на последнем решающем этапе. Подпала под чары паренька с озорным взглядом и отсутствующим передним зубом, грязными ногтями и длинными буйными кудрями. Лоррейн ушла из школы осенью, в середине четверти, а большинство других учеников продолжили учиться как ни в чем не бывало.

Но Клэр этот случай не давал покоя. Она никак не могла выкинуть его из головы, даже когда преподобный упомянул о нем за ужином – разумеется, с горячим осуждением и неодобрительными покачиваниями головой. Клэр представила, как носит ребенка Тьерри. А вот у нее на руках смеется пухленький розовощекий ангелочек. Клэр каждый день внимательно разглядывала живот. А вдруг?.. Да, они предохранялись, но в одной из самых смелых и откровенных своих проповедей преподобный объявил, что толку от контрацепции мало: единственная надежная защита – это целомудрие и любовь Иисуса Христа.