Мария Метлицкая - Осторожно, двери закрываются

Мысль мелькнула и тут же исчезла, как не было.

Первое, что он сделал утром, – зашел на сайт авиакомпании. Билет поменять было можно, но с приличной доплатой.

Утром опять моросил дождь, было сыро и ветрено. Через час он был на Пятницком. Нашел не без труда – столько лет, и все изменилось. Баба Катя, дед Исай. И мама. Мамочка, мама! Прости, если можешь. Хотя знаю, простила.

Букет белых хризантем, пахнущих горечью. Мокрая трава, ржавый ковер из опавших листьев, запах завядших цветов. Карканье ненасытных ворон, мокрый, взъерошенный воробей на ограде. Пожухлый, облезлый венок с остатками пластиковых гвоздик. И – тишина. Он провел рукой по фотографии. Мама… Умница, Валька! Хороший памятник, хороший портрет, большое спасибо.

Промок, замерз и заторопился к выходу. Глянул на серое сердитое небо – да, кажется, с октябрем он ошибся. Подвел его любимый месяц, не оправдал надежд. Ну да бог с ним. В Нью-Йорке еще тепло, сухо и солнечно, он знает, вчера посмотрел сводку погоды, синее небо и белые облака.

В метро, как всегда, было полно народу: молодежь, не расстающаяся со своими телефонами, старики с усталыми, безразличными лицами, растерянные, опасливо оглядывающиеся приезжие с вечными баулами в натруженных руках.

Не без труда Свиридов втиснулся в уголок и прислонился к стене.

– Осторожно, двери закрываются, – услышал он знакомую фразу.

«Это, кажется, про меня, – прикрыв глаза, подумал он. – Только вот с точкой или со знаком вопроса?»

Его соседкой оказалась улыбчивая, милая дама с подсиненными волосами, типичная американка. Улыбнулись, обменялись дежурным «хай», и он отвернулся к окну.

Бабуська случайно задела его локтем – ну и сто раз сорри, как обычно. Смущенно улыбнулась:

– А ведь верно, хорошо возвращаться домой?

– Еще как хорошо! – улыбнулся Свиридов и по-русски добавил недавно освоенное слово: – Стопудово!

Старушка не поняла, но вежливо улыбнулась.

Он открыл телефон.

Теперь предстояло самое трудное: написать дочке и бывшей жене. Извиниться за свой внезапный отъезд и попрощаться. Вдруг он почувствовал, что страшно устал, и закрыл глаза. Вкрадчивым голосом стюардесса попросила пристегнуть ремни. Он выполнил эту просьбу, не открывая глаз.

«Все лишь бредни, шерри-бренди, ангел мой».

Самолет плавно тронулся с места. Ни взлетов, ни посадок Свиридов не боялся – в конце концов, не самая страшная смерть.

Глаза он открыл спустя полчаса, когда самолет набрал высоту, а стройные, улыбчивые стюардессы принялись разносить напитки. В иллюминатор он увидел нежно-голубое небо и белые, пышные, словно взбитые миксером, облака.

Казалось, что самолет не летит, а уютно и сладко, как на перине, покачиваясь, дремлет на облаках.

Вскоре уснул и Свиридов.

Жить стало незачем. Какая же это жизнь, если у тебя совсем никого? У Салихат никого не было. Вообще никого.

Про двоюродного брата Салихат и Зарему, его мать, и говорить нечего: сто лет она с ними не виделась, чужие люди. Лет тридцать назад Тамерлан, двоюродный брат, уехал в Сибирь на стройку. Как говорил, «деньгу` заколачивать». Уехал на время, да там и остался. Женился на украинке Лиде, родил двух дочек, построил хороший дом. И дай ему бог, неплохой человек Тамерлан! А спустя время вызвал туда Зарему, присматривать за дочками и хозяйством.

Тамерлан и Салихат в детстве дружили. Хорошо дружили, не ссорились. И никто Салихат не обижал – знали, Тамик заступится и наподдаст кому надо, мало не покажется. И тетку свою Зарему Салихат любила – та добрая была, жалела ее.

Конечно, после отъезда Тамерлана они поздравляли друг друга с праздниками – Новым годом, Восьмым марта, Новрузом и с днями рождения. Но так и не повидались. У Салихат все было сложно: то свекровь болела, то муж. Работа, хозяйство – поди найди время добраться до этой Сибири. Да и где она, эта Сибирь?

Тетка с братом на родину не торопились, видно, там, в Сибири, прижились и не тосковали. Да и слава богу. Где человеку хорошо, там и счастье.

Салихат часто думала о родне и не представляла, как можно южным, привыкшим к теплу и солнцу людям жить в далекой и холодной Сибири. Но по всему выходило, что можно. Салихат без своего родного поселка жизни не мыслила. Без соседей, подружек, без сада и огорода. Без древнего раскидистого ореха, в тени которого было здорово коротать жаркий полдень. И без здоровенного граба, растущего прямо у калитки. На его ветки отец в ее детстве повесил качельки. А еще без лугов, что расстилались у подножия Сарыкум, густо заросшие манжеткой, астрагалом, розовыми рододендронами и синими генцианами, ковром покрывающие склоны гор. И горы Салихат обожала, и водопады. И море! В красивой она жила стране и очень ею гордилась. Не могла она представить себя и без дома, родного старого семейного дома, построенного еще дедом.

И как была счастлива, что ей не пришлось покинуть этот дом!

По обычаям ее страны невеста уходит к мужу. Но у Салихат сложилось по-другому – муж пришел к ней. Обычаи обычаями, но это было вполне разумно: дом у Салихат был большой, крепкий, теплый в зиму и прохладный летом. Сад шикарный – груши, инжир, персики, сливы. И огород ого-го! Отец был хорошим хозяином, все делал на совесть, на века, добротно и крепко. Как оставить такое? Да как и отец? Не тащить же его с собой, в дом к зятю!

Когда Салихат вышла замуж, мамы уже не было. Рано она ушла, в сорок пять. Жили они с отцом так, что вокруг все завидовали: какая семья! Ну почему так бывает – те, кто все время собачится, скандалит и мучает друг друга, живут до самой старости. А тех, у кого все хорошо, Аллах разлучает? Несправедливо. А как все завидовали Аксаговым! Ах, как Берди смотрит на свою Вагидат! Глаз не сводит. Сколько лет вместе, а он ей: «Единственная». А «Вагидат» в переводе и есть «единственная». Ах, счастливая Вагидат! И где это видано, чтобы муж так жену уважал: «Посиди, отдохни, посмотри телевизор». Женщины хмыкали, усмехались, но завидовали. И их можно было понять.

Салихат не помнила ни скандалов, ни ссор в семье. Тишь, да гладь, да божья благодать царила все время, да только закончилась, со смертью мамы закончилась. Через несколько лет после мамы ушел и отец. Очень горевала по своим Салихат, очень. С лица сошла, похудела. А раньше пышечка была, булочка сдобная, папа называл ее Натух – это сладкая выпечка с медом.

Правда, после смерти мамы, спасибо Аллаху, Салихат вышла замуж, хотя считалась уже старой девой. И у нее был муж, Камал. Лучший муж на свете. Вокруг все шептались: «Повезло Салихат! Хороший достался мужик, хоть и разведенный да с ребенком».

Ну и что, что разведенный? У всех своя судьба и свои беды.

Камал оказался работящим, не капризным, не вредным и тихим. Не муж – золото! У всех мужья черт-те что вытворяли. А у нее – нет. Женщины шептались: «Все женщины в роду у них счастливые, всем с мужчинами повезло». И то правда – дед по матери тихим был человеком, тихим и смирным. Ни разу свою жену Рагитмат не отругал, не накричал и не обозвал.