Сергей Кузнечихин - Где наша не пропадала

Без проверки не обошлось, но поверили. Написали в Москву письмо, что к ним пришел русский, угнанный в детстве в Германию, желающий возвратиться на родину. Отправили быстро, но ответа ждали долго. Наши бюрократы – публика известная. Чтобы даром не проедать чужой рис, явился к вьетнамскому начальству и предложил свои услуги, разведчик все-таки. Отговаривали, хватит, мол, и того, что уже перенес, но поняли, что бесполезно, и приняли к себе. Вьетнамцы ему нравились – свободолюбивый народ, даже девушки взялись за оружие, целые женские роты создавались. И никакие шуры-муры с ними не пролазили. Они за святое дело пришли драться, а не с мужиками спать.

В народной армии он провоевал полтора года. Французы за его голову тысячу франков обещали, а вьетнамское командование наградило именным пистолетом.

Когда вызов пришел, вроде и уезжать расхотелось, но стоило добраться до первой русской станции, спрыгнул на родную землю и словно прирос. Поезд гудит, а он сдвинуться не может. Еле в последний вагон заскочил. До Читы дотерпел и сказал себе: хватит кататься, хватит воевать, у тебя есть профессия проходчика.

Так и остался в Забайкалье.

На этой красивой остановке в Чите я и скривил губы. Собственно, и по ходу рассказа, начиная с Франции, стали возникать подозрения, слишком густовато получалось, но когда он сказал, что вылез, не доехав до Москвы… Да кто бы ему позволил? Я к тому времени уже достаточно повидал и кое о чем был наслышан. С какого боку ни подступись, но его были обязаны довезти до столицы для очень продолжительных бесед.

Чтобы не обидеть, я осторожненько спросил:

– Неужели человеку с таким опытом не могли ничего предложить, кроме работы в шахте?

– Предлагали, – говорит, – и в контрразведку, и еще в два хитрых места, но я отказался, надоело воевать.

Может, и не врет, думаю, а если и врет, не приставать же с допросом, с какой стати, он от меня ничего не требует, вином угостил, захотелось человеку кино пересказать, он и рассказывает: не любо – не слушай, а почему бы и не послушать, если складно, я вам только вкратце передал, а у него куда складнее получалось, с такими картинками… Чтобы сгладить заминку, спросил какую-то глупость про Вьетнам, типа, не страшно ли было.

И он с удовольствием продолжил:

– Еще как страшно, особенно, когда узнал, что мою голову оценили в тысячу франков, за такие деньги и те, кого друзьями считаешь, могут продать, – сказал, но, видимо, почувствовал мои сомнения, вытащил из-под койки чемодан и протянул мне пожелтевшую обтрепанную газету.

Статья называлась «Человек из легенды», небольшая статейка – галопом по Европам – зато с портретом. Против документа не возразишь. Да и не собирался я возражать. Но за подозрительность свою как-то неудобно было.

На другой вечер приготовил ответный ужин, того же хересу взял и отбивных из столовой прихватил, а герой где-то потерялся. Лежу на койке книжку читаю. В коридоре возле бочки с водой какие-то мужики сходку устроили. Место удобное: тепло, не дует, ковш холодной воды на закуску всегда под рукой, и магазин рядом, если на добавку деньги найдутся. Стенки тонкие, под дверью щель – все пьяные тайны наружу. Сначала кто-то жаловался на бабу, настолько, дескать, запилась и закурилась, что непременно рак пищеблока заработает. Потом начали ругать какого-то Коваленку, получившего талон на машину потому, что не пьет и в партию вступил. Очередь на машину обсуждали, пока выпивка не кончилась. Повздыхали, что на бутылку не хватает, и затопали к выходу. А минут через десять, если не меньше, моя дверь открылась и, не постучавшись, вошел мужик в ондатровой шапке. Спросил Вьетнамца. Я сказал, что не знаю и понятия не имею, когда вернется. Надеялся, что уйдет. По голосу я сразу высчитал, что он из той компании, которая возле бочки топталась.

– Обожду, – говорит, – до девяти все равно делать нечего. А может, ты добавишь? У меня полста копеек есть.

Хорошо еще мои бутылки в тумбочке стояли, а то бы не открутился. Очень уж рожа у него противная была. И о Вьетнамце с каким-то пренебрежением спросил. Встречаются типчики, сами из себя ничего не представляют, но гонору… и с языка сплошные помои, когда о других говорить начинают. И про соседа моего, не отказал себе в удовольствии, все выложил, рассказал, в какой он Франции был и в каком Вьетнаме, и как они лес валили на одной зоне.

Вьетнамец пришел с пучком багульниковых веток. А тот, рта никому не дав раскрыть, не выпросил, стребовал с него пятерку. Обещает в получку вернуть, а всем поведением дает понять, что никогда не отдаст ни эту, ни предыдущие. Деньги выдрал, но не успокоился, для полного удовольствия надо было и перед посторонним опозорить. Похлопал его по плечу и говорит:

– За что я тебя, Вьетнамец, уважаю, за то, что ты зла не помнишь. Я тебя на зоне возле параши держал, а ты…

И тут я не выдержал. А ну, гнида, говорю, гони пятерку назад. Тот огрызаться, видал я, дескать, таких, но отступить поближе к двери не забыл. В рожу ему все-таки заехал, но, если бы сумел отобрать деньги, было бы чувствительнее, да не успел, удрал, гаденыш. И опять же, Вьетнамец помог, то есть помешал, если с моей стороны смотреть.

Остались вдвоем, глаза прячет. Херес мой оказался очень даже ко времени. Выпили немного. Стал объяснять мне, для чего принес веточки багульника, рассказывать, что по-научному он называется рододендроном, что означает «роза-дерево», как он цветет в банке с водой… Все это я знал, но слушал. Нельзя же добивать человека.

А как же появилась газетная статья, спрашиваете?

Понятия не имею, но видел собственными глазами и заметку, и портрет.

Говорить о секретных заводах – все равно что рассказывать старые анекдоты. Этим уже трудно удивить. Спроси любого, кто рядом живет, и он тебе растолкует, какие пакости там производят, а если на территории магазин с дефицитами есть, так и потайной ход покажет. Но в меня еще в пионерском возрасте вколотили, что болтун – находка для шпиона, поэтому о секретах, на всякий случай, не будем – да и скучно это, интереснее – о секретарях, то бишь о тех, кто эти секреты охраняет.

Я уже вроде жаловался, что очень серьезные люди, глядя на меня, приходят в тихое бешенство. А мне что делать прикажете? На их выпивку рот не разеваю, в кумовья не набиваюсь, а если уж по работе случай сводит, так я не виноват, у меня начальник есть, и не один, к сожалению.

И приходит в нашу контору бумага с одного хитрого завода, просят установить и запустить регуляторы. Дело привычное, только у шефа моего допуска нет. У меня – тем более. А без допуска на такие заводы не проникнешь. Начальник вызывает кадровика. Тот является с бланками и приказывает нам заполнить их печатными буквами. Интересуемся, к чему такие сложности. Повышает голос, приказы, мол, не обсуждаются. Не он законы устанавливал, и не нам их отменять. Анкета длиннющая: кто с кем, кто от кого… Короче, биография переходящая в порнографию. А у меня же и дедушка, левый эсер, два срока отмотал, и дядька, красный командир, враг народа. Дядьку, правда, реабилитировали, а деда – забыли. Спрашиваю у шефа, как быть. А у того свои родимые пятна, матушка из поволжских немцев, в деревне Каргино под Енисейском ссылку отбывала.