Сергей Кузнечихин - Где наша не пропадала

Пришлось раскошеливаться.

Пятерки у него не было, и он протянул две трешки. И что вы думаете, как повела себя старушенция? Актриса народного театра в натуральную величину. Взяла деньги и глазом не моргнула. А, углубившись в роль, заканючила, что и сдачи у нее нет.

Ему бы вывести спекулянтку на чистую воду, да наглость человеческая порою страшнее гипноза парализует. А, с другой стороны, и жена с тещей рядом стоят, опять же конспирацией связанный. Куда ни кинь – всюду клин.

А чем все кончилось, вы уже слышали.

Вот что значит дать слабину. Про старуху-то я ему высказал свое мнение, а про жену – постеснялся. Может, и зря. Может, вы и правду говорите, что пока он рыбачил, жена времени даром не теряла. Все может быть. Но у меня закон – чего не видел, о том молчу.

Те, кто постарше, наверняка помнят суп со снетками. Продавалась во времена Никиты Сергеевича такая маленькая рыбешка. Ну а корюшка снеткам родственницей доводится, правда, она покрупнее. Ее и на удочку можно ловить.

Парень с работы рассказывал.

Поехал он на рыбалку. Дело было еще до указа. Ну и злоупотребил по дороге. Заснул. Проехал до конечной. Вернулся в город. Там его сердобольные попутчики подняли, но разбудить до конца не смогли. И пошел он, полусонный, искать уловистое место. Шел, пока не поскользнулся. А логика в таком состоянии, сами понимаете, железная. Он и рассудил – если поскользнулся, значит, под ногами лед, если есть лед, значит, под ним вода, а если уж есть вода, то и корюшка никуда не денется. Расчехлил он ледобур и принялся за работу. Темнело уже. Пока лунку сверлил, пока снасть готовил, пока поклевку ждал – уморился и снова уснул. А проснулся и понять ничего не может. Фонари светят, музыка играет, и девушки вокруг него танцуют, одна другой краше. Ну, думает, в подводное царство угодил, как тот мужик из оперы «Садко». Стало быть, с минуты на минуту царь морской заявится, заставит петь арию. А как ее споешь, если не знаешь? Испугался бедняга, дрожит, а вспомнить ни слова не может. Как назло, и царь не задержался. Даже не один, а три. И все в форме. Объяснили, что рыба на катке не клюет, и увезли греться.

Дороговато корюшка обошлась.

Зато на базаре у нее стабильная цена. Рубль – кучка. Правда, раньше в кучке десять штук лежало, а теперь – пять.

Но мне ее и задаром не надо. Почему? Сейчас узнаете.

Зимовал я в одном поселке. Красивый такой поселочек. Скалы кругом, тайга, речка в море бежит. Быстрая речушка. Раньше в нее даже чавыча заходила, но наш комбинат живо ее отвадил.

И прошел вдруг слушок, что в устье нашей речки корюшка стоит. Даже не слушок, а тоненький шепоточек. Но я расслышал. Беру отгул и – в устье. Мне еще в Дудинке довелось познакомиться с этой рыбкой – жадная, но вкусная. И общий язык я с ней быстро нашел. Там рыбнадзор норму установил – шестьдесят хвостов на нос. Без нормы я не оставался.

А тут просидел целый день и – четыре штучки.

Спрашиваю у ребят с работы: в чем секрет? Смеются. Дудинка, мол, на Енисее стоит, другими словами, в центре России, а здесь пограничная зона, Японское море, потому и корюшка пугливая. Близость Японии и наживку определяет. Там же натуральных продуктов почти нет. Сплошная химия. Вот и бросается корюшка на цветной поролон.

Пока расспрашивал, пришлось объяснять – где ловил.

В субботу покатили всей бригадой. Вышли к реке, а там черным-черно от народа. Лед еле проглядывается. Шепоточек-то ползучим оказался.

Вот говорят, в спорте главное – массовость. В любом другом виде – согласен, только не в рыболовном. Терпеть не люблю, когда через плечо заглядывают и с подсказками лезут.

Отошел я в сторонку и метрах в пяти от кромки льда решил попытать счастья. Страшновато, конечно. Море-то еще не замерзло. Вода свинцового оттенка шевелится под самым боком, урчит, как хищник, вроде как слюной исходит. Зато один. Желающих присоседиться нет. Точнее, не было, пока я с лункой ковырялся. Но стоило расклевать место, стоило выдернуть три штуки кряду, и любопытные объявились.

А любопытство, как грипп, – болезнь привычная, да и неопасная. Если бы не осложнения. Порой самые непредвиденные.

Сначала один приплелся, за ним – второй, а четвертый уже и с пешней наступает. Не успели справа лунку продолбить, а уже и слева бурят. К воде, однако, не забираются. Все по фронту норовят. В шеренгу вытягиваются. А мне что делать? Не с ледобуром же бросаться на них. Неприлично вроде бы жадничать. Не я эту корюшку растил.

Сижу терплю.

Да тут еще авария приключилась. У бедного Макарки – или ложка не ко рту, или хлебать нечего. Не знаю, наважина или камбалешка подкралась. Хватанула, и прощай моя снасть. Лесочка-то, я говорил, ноль целых ноль десятых. Пришлось новую химичить. Да скоро сказка сказывается. Леска тоненькая, крючочки маленькие, а пальцы что грабли – на льду все-таки дело происходит.

И пока я с ней маялся, не то чтобы не заметил, но как-то не придал значения энтузиазму рыболовов-спортсменов. Я, значит, на пальчики дую, кожу крючками рву, а они знай бурят. Да так густо, что пара валенок между лунками едва помещается.

Ну и добурились.

Только я поролон приладил, оглянулся на лунку, а лунки моей нет. Трещина вместо нее. И растет. На глазах ширится. Вскочил я, а лед уже ожил, задышал. Толпа всполошилась. Прыгают. Льдину раскачивают. Да тут еще ветер, в наказание, как с цепи сорвался. Крики. Хохот. Паника, одним словом. Разве что кучка корюшки возле ног лежит и не волнуется: одни в струнку вытянулись, другие скрюченными застыли… И такие грустные думы наводят.

Короче, прыгнул я, да не рассчитал и во всех ватных доспехах бултыхнулся в ледяную купель. А когда ноги дна коснулись, музыка вдруг послышалась. Я сразу про Садко вспомнил. Ну, думаю, открою глаза и увижу танцующих девушек, блондинок с волосами до пят, и уж как закружат они меня, опутают своими шелковыми локонами, увлекут за длиннющий стол, заваленный горами жирной корюшки, и заявят, что не отпустят, пока всю не съем. Жутко стало.

Открыл глаза, а вода аккурат по нижнюю губу. И рядом со мной два таких же моржа барахтаются, пучат глаза и зубами дробь выбивают. Утонуть нам не дали. Ребята с работы затолкали меня в машину и, не сбавляя скорости, полетели к бане, по субботам в поселке мужская была.

Все обошлось. Но корюшки мне с тех пор и на дух не надо.

И в оперу тоже не хожу.

Озеро называлось Духово. Может быть, в каких-нибудь документах оно и под другим именем числится – не знаю, я карту Приморья смотрел – там его вообще нет. Но мало ли чего у нас нет на бумаге, а на самом деле преспокойненько существует. Иногда и не преспокойненько. Может, на секретных картах оно и отмечено, только я их не видел. Да и не в картах дело.