Абрамов Ерухам - Закон тайга — прокурор медведь: Исповедь

Повар принялся креститься и божиться, что денег у него никаких нет, вот только эта одна случайная гимнастерка…

Корыто вновь потянул веревку. На этот раз повар провисел чуть подольше и приподняли его чуть повыше…

— Так скажешь? Последний раз спрашиваем. Не ответишь — вздернем. Провисишь здесь до утра, а там похороним.

В ответ вновь послышались уверения в невиновности.

Веревка заскрипела. Повар обделался, из брючин потекла вонючая жижа, глаза жутко выпучились, остекленели…

Мы подумали, что он уже готов, и отпустили веревку. Но он был живехонек. Сразу заговорил, задыхаясь. Корыто ослабил веревку, чтобы можно было разобрать слова.

— Ребята, не убивайте! Я скоро освободиться должен… Хотел чуть прибарахлиться и с деньжатами домой уехать… Прошу вас, у меня старуха-мать дома… Ждет меня… Все отдам, только не убивайте!

— Так где все? Мы тебя не тронем, а следовало бы тебя прикончить, ублюдок!

Тайник он оборудовал в туалете. Там обнаружилась консервная банка с 5000 рублей. А на кухне мы нашли множество барахла: костюмы, сорочки, свитера, туфли…

Одежду мы отдали тем, у кого не хватало теплых вещей, а оставшееся вернули повару. Деньги распределили по бригадам: на всех.

Повара сбросили, назначили другого, и каждый день назначали дежурного, чтобы он следил, все ли кладется в котел. Все это делалось по соглашению с начальником. Он не возражал, только предупредил, чтобы никаких убийств не было.

Посовещавшись, мы решили отдать все деньги бухгалтеру в присутствии начальника и попросить, чтобы в лагерь привезли ящик махорки, ящик сливочного масла и половину свиной туши.

Начальник посмеялся и говорит:

— Полный переворот устроили в лагере!

— Это еще не все, начальник! Ты еще гордиться нами будешь!

Четыре дня мы не выходили на работу. Люди отдохнули, набрались сил. Мы решили поговорить с людьми, чтобы наутро все как один вышли на работу, только дневальных в бараке оставили.

И действительно, после завтрака на вахту собралась вся зона.

Бригада у меня состояла из отчаянных головорезов. Работали мы на лесоповале. Норма была 12 "кубиков” на человека в день. Я должен был принимать у каждого его выработку. Через несколько дней я обнаружил, что некоторые работают хорошо, и даже на отдых им времени хватает, а другие — так, лишь бы день прошел…

Одного такого "артиста” я, наверное, до смерти не забуду. Был он из Мордовии. Звали его Витя Фильчушкин. Как-то я иду проверять работу, а он сидит под деревом и песни поет.

— Фильчушкин, ты это почему не работаешь?

— Ази, знаешь, честно тебе скажу, этот лес мой отец не сажал, да и я его садить не хотел. А уж пилить его и вовсе не хочу.

— Да как же это?! Все работают, пилят, а ты что — лучше всех?

— Хороший лес, Ази, сам пилиться будет, сам штабелеваться, а я его пилить не буду…

— Ладно. Иди, у костра посиди, погрейся. И не болтай в бригаде лишнего.

(Напоминаю, что вор — законник не имеет права заставлять других).

Фильчушкин рад стараться. Сел у костра, руки вытянул, греется. В самом деле, работа очень трудная. На сорока пяти градусном (а бывало и шестьдесят!) морозе пилить и штабелевать было тяжко.

На другой день глядим — Фильчушкина на работе нет: в карцер посадили. Отработав день, мы пошли на ужин. Но я сначала отправился к вахте, попросил вызвать начальника.

— Чего еще, Абрамов?

— Ничего особенного, начальник. Есть одна маленькая просьба.

— Говори.

— Фильчушкина в карцер посадили?

— Ну?

— Отпустите его на мое попечение.

— Абрамов, этот человек неисправим! Он и до вас из карцера не вылезал.

— Я прошу вас. Он в моей бригаде. Вот мы его всей бригадой и исправим. А не исправится — мы его сами… посадим.

— Хорошо! Только с уговором: если он опять работать не будет, я его посажу, и никакие твои просьбы больше не помогут.

Начальник поторопился. Пять раз я выклянчивал у него Фильчушкина. А разговор с Фильчушкиным всегда был такой. Выходит он из карцера, смеется и говорит:

— Ты, Ази, за меня не беспокойся: я этот лес пилить не буду.

— Ладно. Ты пока что иди умойся, поужинай, поспи, а утром посмотрим…

Но в конце концов совесть его, можно сказать, убила. На это я и рассчитывал. Стал он рубить и пилить тот самый лес, который ни его отец, ни он сам не сажали… Да еще как стал! Голый по пояс, на пятидесяти градусном морозе, он выдавал по две-три нормы. Люди за ним подбирать не могли, не поспевали. Да еще и на других покрикивал: "Сидите, жопы греете, а работать за вас дядя будет?!”

Так прошел месяц. Как-то я спросил у него:

— Витя, скажи честно, пожалуйста: что тебя заставило работать?

До этого уже многие задавали ему такой вопрос, но он не отвечал, отделывался шутками.

— Ази, честно сказать? Меня здесь били, колотили, в карцер сажали, и что только не делали! А я палец о палец не ударил. Но тут стало мне стыдно перед тобой. Ты пять раз ходил к начальнику, меня из карцера вытаскивал, унижался… Я назло не работал, чтобы ты отстал… Вижу — ты не отстаешь, пятый раз добиваешься, чтобы меня освободили. Вот тут-то я и дал себе слово, что буду работать. Но учти, мне это стоило больших усилий.

— Спасибо, Витя.

— Нет, это тебе, Ази, за все спасибо.

И мы стали с ним приятелями.

Однажды Фильчушкин заболел: как обычно, он работал без рубашки и, по-видимому, вспотел. Вечером у него начался сильный жар. Измерили ему температуру, оказалось 39,2… Он весь горел. Тут же отвел его к лепиле (врачу). Лепила осмотрел его, но, вроде, возиться с ним не захотел. Он намазал ему живот… йодом, и все. Ни банок не поставил, ни горчишников.

Фильчушкин заорал:

— Я тебя, гад, упорю сейчас! У меня температура, а ты меня йодом мажешь!

Он бросился в свой барак, и вылетел оттуда с ножом… Я кое-как остановил его, забрал нож и велел лечь спать. Ребят предупредил, чтобы смотрели за ним, напоили горячим чаем и не давали выходить. Сам я направился к лепиле. Он встретил меня вежливо, сам подал стул.

— Что с нашим Фильчушкиным?

— Подождите немного, — сказал лепила, — я сейчас освобожусь.

Ему осталось принять несколько человек. Он вскоре закончил прием и вернулся ко мне. Надо сказать, что до сих пор я в этой зоне у врача не был.

— Давайте познакомимся, — лепила протянул мне руку. — Меня зовут Мухаммед Мухаммедович.

Не знаю, насколько это имя-отчество соответствовало действительному, но я также представился в ответ.

— Так вы пожаловали ко мне относительно больного заключенного Фильчушкина?

— Да. Вы ему пупок крест-накрест йодом смазали — и все. А у него высокая температура.

— Так надо для успешного лечения. Врач я, а не он.

— Точно. Врач, конечно, вы. Только не надо думать, что все идиоты. Я сейчас предотвратил убийство… А вы его, так сказать, автоматически, йодом мазнули…