Сигрид Нуньес - Друг

Мужчины же смотрели на жен как на своего рода версию Жены Рыбака из сказки братьев Гримм: вечно они пилят, никогда ничем не довольны.

Снова и снова я приходила к удивительному выводу, что для мужа и для жены одно и то же слово не всегда имеет одинаковое значение. Во время сеансов всплывали одни и те же слова, и я печатала их: любовь, секс, брак, слушать, нуждаться и нужды, помогать и помощь, поддерживать и поддержка, доверять и доверие, равноправие, справедливо, уважать и уважение, заботиться и забота, делиться, хотеть, деньги, работать и работа. Я печатала эти слова, слушала, что говорит та или иная пара и видела, что одно и то же слово для него означает это, а для нее то. Я слышала, как некоторые мужчины возражали против употребления слов «супружеская измена» для обозначения случаев, когда он переспал с другой.

– Супружеская измена – это когда такие вещи входят в привычку, – настаивал один из них.

Он не оказывает мне никакой помощи, – сказала одна из жен. А когда муж выдал перечень дел, которые он переделал по ее поручению за последнюю неделю, она истошно закричала: – Я искала помощи !

Слушая записи всех этих психотерапевтических сеансов, я уловила еще кое-что: голос психотерапевта чуть-чуть менялся в зависимости от того, к кому она обращалась. Эта перемена трудноуловима, но она повторялась всегда: разница была то ли в высоте ее голоса, то ли в чем-то еще, трудно поддающемся описанию. Возможно, все это мне только казалось. Но если бы мне надо было выразить свое мнение, я бы сказала, что она чаще была на стороне мужчин.

Мне следовало сразу понять, что психотерапевт захочет, чтобы я провела у него весь оговоренный час. Когда я говорю ему, что оставила Аполлона привязанным на улице, он предлагает:

– А почему бы в следующий раз вам не захватить его с собой сюда?

В следующий раз?

В этом и заключалась суть нашей сделки: психотерапевт даст мне то, что мне нужно, а я за это приду к нему опять.

– По меньшей мере, еще два сеанса, – говорит он.

Сидя в его кабинете рядом с Аполлоном, я невольно улыбаюсь. Мы с ним словно пришли на сеанс семейной психотерапии.

С той только разницей, что мы прекрасно ладим.

Как-то раз, женщина, проходившая мимо нас по улице, бросила мне такие слова:

– Я всегда говорю – лучше пес в качестве мужа, чем муж, который ведет себя как пес.

Всегда?

Когда мне было немного за двадцать, и я гуляла с Боу, мужчины иногда выкрикивали в мой адрес непристойные замечания:

– Этот пес твой хахаль? Ты что, спишь с этим псом? Ты трахаешься с этим псом, дамочка? Зуб даю, ты даешь ему…

Я нервничаю, когда еще одна женщина, которую я встречаю на улице, называет Аполлона красивым и говорит, что завидует мне.

– Вам повезло, крупно повезло, – заключает она.

Когда психотерапевт выдает так нужное мне свидетельство моего прогресса, я даю его понюхать Аполлону, а потом прикрепляю магнитиком к дверце холодильника.

– Ты же сама понимаешь, что совершаешь мошенничество, – говорит твоя первая жена. – Даже если ты делаешь это ради благого дела.

Я понимаю праведный гнев, который возникает у тех, кто действительно нуждается в животном для эмоциональной поддержки. Недоумение вызывают все множащиеся ряды людей, выдающих вполне обыкновенных – а иногда и экзотических животных – за животных-помощников. Я слышала о скунсе, которого держат в общежитии колледжа, об игуане, обитающей в ресторане, о свинье в самолете. И я даю себе слово, что не стану приводить Аполлона в такие места, куда бы не пустили обычного пса. Сделав копию добытого мною свидетельства и отослав ее в офис управления зданием, я решила оставлять и его, и специальный бейджик, выданный мне для Аполлона Национальным реестром животных-помощников, дома.

Что до психотерапевта, то он, не мучаясь никакими сомнениями, заявил в письменной форме, что я страдаю от депрессии и состояния тревоги, усугубленных потерей близкого человека, и что мой пес обеспечивает мне необходимую эмоциональную поддержку, лишение которой, с большой долей вероятности, нанесет вред моему психическому здоровью и может даже угрожать моей жизни.

Твоя первая жена находит это смешным.

– Потому что на самом деле, – говорит она, – в данном случае с ситуацией не справляется пес, а ты человек, который оказывает ему эмоциональную поддержку.

Теперь я вынуждена начать говорить. Хотя бы затем, чтобы объяснить, почему я не хочу говорить. Особенно о тебе.

Я хочу процитировать слова Витгенштейна [70] Витгенштейн, Людвиг (Людвиг Йозеф Иоганн Витгенштейн) (1889–1951) – австрийский философ и логик, представитель аналитической философии, один из крупнейших философов двадцатого века. о невыразимом словами и потребности в молчании. Хотя ты советовал нам никогда не цитировать философов, вырывая их слова из контекста.

– Утверждения философов – это вам не старые поговорки .

Тут я делаю паузу, чтобы подумать о Витгенштайне, трое из четверых братьев которого покончили с собой и который тоже часто подумывал о том, чтобы свести счеты с жизнью. И который, как говорят, подобно Кафке, принял известие о том, что он смертельно болен, с облегчением, хотя его предсмертные слова невольно заставляют вспомнить Джорджа Бейли: «Скажите им, что я прожил прекрасную жизнь!»

– Разговариваете ли вы с Аполлоном? – спрашивает меня мозгоправ.

– Да, разговариваю.

– Чтобы сблизиться со своими собаками, людям рекомендуется с ними говорить. Что, похоже, является для меня чем-то естественным (хотя думаю, в наши дни люди делают это все реже и реже, благодаря поглощающим их внимание электронным гаджетам).

Как-то я подслушала, как какая-то не знакомая мне женщина возбужденно сказала мопсу: «И полагаю, ты думаешь, что во всем этом опять виновата я ?» В ответ на это мопс, честное слово, закатил глаза.

Да, я разговариваю с Аполлоном. Но не о тебе. В этом-то все и дело: ему мне не нужно об этом говорить. («Как всем известно, собаки умеют скорбеть лучше всех в мире», Джой Уильямс [71] Уильямс, Джой (Джой Элизабет Уильямс) (род. в 1982 г.) – известная американская певица, исполнительница собственных песен. .)

Но хотя на свете есть и другие люди, потерявшие кого-то из-за его или ее самоубийства, это вовсе не значит, что тем, что чувствую я, можно поделиться с кем-то еще. Как-то раз я выслушала с начала до конца радиопередачу о самоубийствах. Слушателей просили звонить на передачу и высказываться. Участники передачи как всегда забросали самоубийц словами-камнями, такими, как грех, зло, трусость, мстительность и безответственность. И ненормальность. Никто не сомневался в том, что все самоубийцы были не правы. Права на самоубийство, по их мнению, просто не существовало. Самоубийцы были объявлены чудовищами, полными себялюбия и жалости к себе. Какая неблагодарность за то, что им достался этот бесценный дар – жизнь. И хотя они, возможно, себя и ненавидели, самоубийцы хотели уничтожить не столько самих себя, сколько свои семьи и друзей, которых они бросали. Ничто из этого мне не помогло.